- Информация о материале
-
Категория: Рассказы
-
Создано: 21.09.2011, 06:02
Елена Власова. Сказка о вампирше.
Ни конца, ни края нет у Единого Мира, и никто никогда даже мыслью не смог коснуться пределов его. Берега реки времени могут изменяться неузнаваемо, но сама река, смывая все, по-прежнему несет свои воды в Океан Вечности. Миром повелевают Силы — все, что изменяет его, приносят они в его пределы. Миром правят Законы — соблюдая извечное равновесие сил. Над Законами стоит Судьба, изначально предопределяя пути всего сущего. Но выше всего и разрушая все, сильнее Сил, нарушая Законы, сметая решения Судьбы на своем пути, стоят три Единых в мире Едином, три чувства, что люди принесли в Мир, три чувства, над которыми Мир не властен. Это Дружба, Ненависть и Любовь. Едины они в сути своей и невозможно разделить их, как невозможно преградить им путь. И даже Создатели, рисующие Картины Жизни, уходят с их дороги и смешивают свои краски, ибо помнят, как бились и умирали люди Первой расы за право самим решать Триединство. И светят живые звезды с небес, напоминая об этом и смертным, и бессмертным, и мертвым.
Два друга жили в Мире, и была их дружба одним из Трех, что люди принесли в мир. Один из них был Королем, другой — Волшебником. Вместе росли они, крепла их дружба, но потом разделились их пути. Король учился быть Королем в Звездных Горах, где правители Крови постигают науку править. А его друг на Призрачных Островах, пройдя суровые испытания, начал путь, предначертанный Мудрым. Но прошли годы, и снова встретились они, и родная страна их, истекая страданием и кровью, сражалась с врагами, которым не было числа. И тут друзья встали рядом — Истинный Король и Мудрый Волшебник, и в страхе бежали враги. И пришел на родину их долгожданный мир, который заслужили люди. Король правил мудро и справедливо, а Волшебник удалился от мира в горный замок, чтобы в одиночестве продолжить Путь Истины. Они часто встречались, и не только радостью были наполнены эти встречи. Вместе решали друзья сложные дела королевства, и иногда Волшебнику приходилось касаться струн Силы своей, чтобы отогнать тени от их страны. Но шло время, а Волшебник, погруженный в поиски знаний, не замечал его. И последним из всех королевских подданных узнал он, что Король женился на девушке, прекрасной, как рассвет, которую привез из неведомых далей. Но это не касалось Волшебника; свои дела его друг всегда решал сам, и верными были его решения — Кровь Королей не давала ему ошибаться. Но вокруг королевства собирались тени, все более жадные и ненасытные, все более темные и беспощадные.
Волшебнику не хотелось беспокоить друга в его радости и любви, но он должен был поговорить с ним об этом.
Однако, подъезжая к королевскому дворцу, увидел он, что над ним развевается флаг Дороги, и чуть позже узнал, что во дворце осталась молодая Королева, и что она желает видеть его. Сопровождаемый стражей, с тяжелым сердцем шел он в приемный зал, предчувствуя беду.
Но вот распахнулись двери... она сидела на троне, и не было более прекрасного облика в мирах, чем облик молодой Королевы.
И долгую, долгую минуту Вечности смотрели они друг другу в глаза. И она понимала, что он знает все, и он уже знал все...
Потом, не поклонившись и не заговорив, вышел Волшебник из приемного зала и вернулся к Себе в Горный замок. Болью переполнена была его душа, и не знал он, что делать, на что решиться... А на другой день пришла к нему сама Королева. Они стояли над обрывом, куда низвергался, играя радугой, водопад, и говорили, понимая — и не слыша друг друга.
— Ты прекрасна, но ты страшной смертью убиваешь все вокруг. Они не понимают этого, они всего лишь люди, но они не заслужили такого...
— Ты же понимаешь, чтобы жить, я должна это делать...
— Ты чудовище, и не должна жить. Он мой друг и Король, и он умрет первым...
— Он отдаст мне и твою голову, и свою жизнь, и корону. Он любит меня.
— Ты чудовище...
— Но об этом знаешь ты один.
— Да... Но я это знаю, хотя просто знать — это мало.
— И поверит Король только тебе.
— Да, поверит. И не пожелает отдавать тебе жизнь своих подданных. Не настолько съела ты его душу...
— Значит, ты должен умереть до его приезда...
— Или ты...
— Или я, — она помолчала и добавила. — Прости, но я хочу жить... Ты бессмертен, а я исчезну бесследно.
А он молча смотрел на нее, ведь была она прекрасна, как утренняя заря. И она имела право захотеть жить, даже если ее жизнь и отнимала жизни Короля и его королевства...
А потом она ушла, и смутными были мысли Волшебника. То он готов был открыть глаза своему другу, а то вдруг думал, что даже такое чудовище, как она имеет право на жизнь, пусть даже такой ценой. Чем жизнь Короля лучше и ценнее ее Жизни? Но были и другие люди... И впервые холодные руки совести сжали сердце Волшебника. "Уж не ревную ли я ее?.. но ведь она не человек... она чудовище... а я разве остался человеком?.. Кто знает, как поступит король, узнав про нее правду... А я, может быть, смогу ей помочь." И мысли его были спутаны и горячи, и впервые Путь Истины не подсказывал ему действия.
На следующий день его арестовали слуги Короля, обвинив в оскорблении Королевы. Люди говорили, что пришла она, юная и прекрасная, говорить с ним о нуждах Королевства, а он... Он был должен умереть. И в ночь перед казнью он принял решение.
И был день, когда его, закованного в цепи, вывели на площадь, полную народу. И все, кто был ему предан, теперь смотрели на него и жаждали его крови. И Она была здесь. Все было как в тумане, в бреду — слишком много сил требовало задуманное. И он сказал Слово.
И упали цепи.
И он сказал другое Слово.
И отшатнулась толпа.
И поднял он руки к небу:
— Звезда моя, ты видишь, что помыслы мои чисты. Дай мне свой меч!
И день стал ночью, а в поднятых руках Волшебника сверкнул Звездный Клинок.
И тогда он взглянул на Королеву:
— Ты хочешь моей смерти. Что ж, я умру. Но сначала я сделаю тебе подарок, о котором ты, Чудовище, мечтало все века своей страшной жизни. У тебя будет жизнь. Настоящая. Одна. Моя. Ты не будешь пить чужие жизни. Ты будешь жить своей. Настоящей. Моей.
И он повернулся к людям:
— Перед всеми вами и перед Звездой моей, я дарю этому чудовищу в облике женщины свою жизнь, свою кровь, свое сердце!
И с этими словами он вонзил себе в грудь тот меч, что был подарен ему звездой, и тихо прошептал: "Возьми, ты же мечтала..." И на белые плиты брызнула алая кровь... И рванулась к ней Королева. Но теперь не была она прекрасна, как рассвет. Те, кто видел ее в тот миг, до самой смерти не могли забыть пережитый ужас. Ее когти вонзились в тело и рванули рану...
Минуты вечности прошли, прежде чем поднялась она, вновь похожая на утреннюю звезду и телом и душой. С ужасом и непониманием смотрела юная Королева на растерзанное тело у своих ног, на свою одежду и руки, забрызганные кровью. Но в тот же миг очнулась и королевская стража, что видела все и не поняла ничего. И сотни стрел пронзили прекрасное тело чудовища, ставшего человеком. Она упала на растерзанный труп Волшебника, и смешалась их кровь пусть не в жизни, но в смерти. И долго-долго никто не мог, не смел убрать с площади два этих тела, которых не касалось тление.
Не зря говорят Создателям Живые Звезды, что только людям дано решить Триединство...
- Информация о материале
-
Категория: Рассказы
-
Создано: 21.09.2011, 06:01
Граф Станислав Эрик Стенбок (1860-1895) принадлежал к эстонской ветви знатного шведского семейства. Большую часть жизни в Брайтоне и Лондоне, опубликовал четыре книги: три сборника стихов ("Любовь, сон и сновидения", "Мирт, рута и кипарис" и "Тень смерти") и сборник рассказов "Этюды о смерти". Надломленный нападками католической церкви и навязчивыми мыслями о боли и смерти, он умер от злоупотребления алкоголем и опиумом. Друг Оскара Уайльда, Йетса и Саймона Соломона, Стенбок повсюду ездил со своим духовником и большой деревянной куклой, которую называл своим сыном. Его "Правдивая история вампира" (из "Этюдов о смерти") считается одним из величайших гомоэротических произведений всех времен. После смерти он был забыт, лишь в 1969 году была опубликована его биография, а в 90-х Дэвид Тибет (Current 93) переиздал его книги, выпустил сборник неопубликованных рассказов, а также записал по мотивам новеллы Стенбока альбом "Фауст".
Истории о вампирах обычно происходят в Стирии; моя - не исключение. Надо сказать, что Стирия совершенно не похожа на романтическое место, предстающее в описании людей, никогда там не бывавших. Это скучная равнинная страна, прославленная лишь своими индюками, каплунами, да глупостью обитателей.
Вампиры обычно приезжают по ночам, в каретах, запряженных парой черных лошадей. Наш вампир прибыл вечером - на банальном поезде. Вы можете подумать, что я шучу или что имею в виду финансового вампира. Но нет, я говорю серьезно. И человек, о котором пойдет речь, был настоящим вампиром - существом, опустошившим мой дом.
Обычно вампиров описывают как смуглых людей зловещей красоты. Однако этот вампир, напротив, был белокурым и на первый взгляд ничем зловещим не отличался. У него было симпатичное лицо, но я бы не назвала его невероятным красавцем.
Да, он разорил наш дом, погубил сначала брата, которого я обожала, а затем моего дорогого отца. И, тем не менее, я должна признать, что тоже стала жертвой его чар и, вопреки всему, не питаю к нему враждебных чувств.
Несомненно, вы читали в различных газетах о "Баронессе и ее питомцах". Я хочу рассказать о том, как же случилось так, что я растратила большую часть своего состояния на приют для бездомных животных.
Теперь я старуха, а в ту далекую пору, о которой пойдет речь, мне было лет тринадцать. Сперва опишу наше семейство. Мы были поляками, семья Вронских, и жили в замке в Стирии. Круг домочадцев был ограничен и, если не считать слуг, состоял из отца, бельгийки-гувернантки, - достопочтенной мадемуазель Воннер, - моего брата и меня самой. Позвольте мне начать с отца: он был стар, и мы с братом появились на закате его жизни. Мать я совсем не помню. Она умерла при родах моего брата, который был младше меня на год с небольшим. Отец занимался наукой и постоянно читал малопонятные книги, написанные на множестве незнакомых мне языков. У него была длинная седая борода, а на голове обычно носил черную бархатную ермолку.
Как он был добр к нам! Доброта его не поддается описанию. Однако я не была его любимицей. Сердце отца принадлежало Габриелю - или Гавриилу, - так мы произносили это имя по-польски... А чаще всего называли его по-русски - Гаврилой. Я, конечно же, имею в виду своего брата. Он очень походил на маму, чей единственный портрет - вернее, легкий набросок мелками - висел в кабинете отца. Нет, нет, я никогда его не ревновала: милый брат был и будет нетленной любовью моей жизни. И это ради него я содержу сейчас в Вестбернском парке приют для бродячих собак и кошек.
В ту пору, как я уже сказала, я была еще ребенком. Меня звали Кармилой. Мои длинные спутанные волосы не хотели ложиться в прическу, не слушались гребня. Я не была хорошенькой - по крайней мере, глядя на фотографии той поры, не решусь назвать себя привлекательной. И в то же время мои черты на этих пожелтевших снимках могли бы привлечь внимание - лукавая несимметричность линий, дерзкий рот, большие непокорные глаза.
Меня считали озорной девчонкой, но в шалостях я уступала Габриелю. Во всяком случае, так утверждала мадемуазель Воннер. Скажу, что она была очень приятной дамой средних лет, отлично говорила по-французски, хотя и была бельгийкой, и могла объясниться по-немецки, языке, на котором говорят в Стирии.
Мне трудно описывать брата. В нем чувствовалось что-то странное и сверхчеловеческое (наверное, лучше сказать проточеловеческое) - нечто среднее между животным и божеством. Возможно, греческое представление о фавне может отчасти проиллюстрировать мои слова, но и оно не совсем верно. У Габриэля были большие и раскосые глаза, как у газели. Вечно спутанные волосы напоминали мои. Нас вообще многое объединяло. Я однажды слышала, что моя мать происходила из цыган - очевидно, этим и объяснялась наша необузданная и врожденная дикость. Но если я считалась непослушным ребенком, то Габриель был просто воплощением свободолюбия. Ничто не могло заставить его носить ботинки и чулки. Он надевал их только по воскресеньям и лишь в эти дни позволял расчесывать волосы - конечно, мне и больше никому.
Как описать его прекрасные губы, изогнутые в виде "en arc d'amour"! Глядя на них, мне всегда вспоминался строка из псалма: "Красота изольется с уст твоих, ибо будет с тобой навеки Божья милость". Уста, которые, казалось, изливали само дыхание жизни! А это гибкое, подвижное и стройное тело!
Он бегал быстрее оленей; прыгал, как белка, по самым верхним ветвям деревьев. Брат был олицетворением живой природы. Нашей гувернантке не всегда удавалось усадить его за уроки, но, если он уступал ее уговорам, то учился с необычайной быстротой. Он умел играть на всех инструментах, хотя, к примеру, скрипку держал как угодно, но только не принятым способом. И больше всего ему нравились дудочки, которые он сам вырезал из тростника или тонких веточек. Мадемуазель Воннер пыталась приобщить Габриеля к игре на пианино, но ей это не удалось. Мне кажется, он был просто избалован, пусть даже в самом поверхностном смысле слова. Наш отец потакал ему в каждом капризе.
Одна из его странностей заключалась в том, что он с малых лет испытывал ужас при виде мяса. Ничто на земле не могло бы заставить Габриеля отведать мясное блюдо. Другой, совершенно необъяснимой чертой была его сверхъестественная власть над животными. Он мог приручить любого зверя. Птицы садились к нему на плечи. Иногда мы с мадемуазель Воннер теряли его в лесу (брат часто убегал от нас) и после долгих поисков находили Габриеля под каким-нибудь деревом, где он тихо напевал или насвистывал пленительные мелодии, окруженный лесными зверьками: зайцами, лисичками, ежами, сурками и белками. Он часто приносил их домой и оставлял в саду. Этот странный зверинец был настоящим бедствием для нашей гувернантки.
Для своего жилища брат выбрал маленькую комнату на верхнем уровне замковой башни. Вместо того чтобы подниматься туда по лестнице, он забирался в окно по ветвям высокого каштана. И все же, несмотря на все причуды, Габриель с удовольствием посещал воскресные мессы и, отправляясь в приходскую церковь, всегда облачался в белый стихарь и красную сутану. В этой одежде, аккуратно причесанный и вымытый, он казался скромным благовоспитанным мальчиком. Во время служб он был полон божественного смирения. Какой экстаз пылал в его прекрасных глазах!
Я пока ни слова не сказала о вампире. Ну что же, позвольте мне начать эту грустную историю. Однажды мой отец поехал в соседний город. Он часто так делал. Однако на сей раз папа вернулся в сопровождении гостя. По его словам, этот джентльмен не попал на свой поезд из-за задержки на узловом полустанке, а поскольку поезда в наших краях ходили не часто, ему предстояло провести на станции всю ночь. Он случайно разговорился с отцом и пожаловался на досадную задержку. Папа предложил ему переночевать в нашем доме, и незнакомец охотно согласился. Да вы и сами знаете, что в этой глухой провинции мы почти патриархальны в своем гостеприимстве.
Мужчина назвался графом Вардалеком. Несмотря на венгерскую фамилию, он хорошо изъяснялся по-немецки - причем, без малейшего акцента и, я бы даже сказала, с легкими славянскими интонациями. Его голос был до странности мягким и вкрадчивым. Чуть позже мы узнали, что он умел говорить по-польски, а мадемуазель Воннер восхищалась его прекрасным французским. Казалось, он владел всеми языками. Но позвольте описать вам наши первые впечатления. Он был высоким мужчиной, с красивыми вьющимися волосами, обрамлявшими его женственно округлое лицо и ниспадавшими на плечи. В фигуре чувствовалась нечто змеиное - я не в силах описать что именно, но это было так. Утонченные черты; притягивающие взор, холеные руки; большой, с горбинкой, нос; красивый рот и привлекательная улыбка, контрастировавшая с печалью, застывшей в его глазах. В момент нашей первой встречи граф выглядел очень усталым. Его веки были полуприкрыты. На самом деле, они оставались такими почти всегда. Мне даже не удалось поначалу определить цвет его глаз и его возраст.
Внезапно в комнату вбежал Габриель. В волосах его запуталась желтая бабочка. Он держал в руках бельчонка и, как обычно, был босоногим. Незнакомец взглянул на брата, и я заметила странный блеск в его глазах. Веки графа приподнялись, открывая изумрудную зелень глаз. Габриель испуганно остановился перед ним, словно птица, очарованная голодной змеей. Он протянул Вардалеку руку, и тот пожал ее, зачем-то придавив указательным пальцем пульсирующую жилку на запястье мальчика. Не знаю почему, но я заметила это. Габриель ошеломленно отступил к двери и, выбежав из комнаты, помчался к себе наверх - на этот раз по лестнице, а не по веткам дерева. Я была в ужасе оттого, что граф мог подумать о нем. К моему облегчению, брат вскоре вернулся - в бархатном костюмчике, чулках и ботинках. Я расчесала ему волосы, и он весь вечер вел себя на редкость хорошо.
Когда Вардалек спустился в гостиную к ужину, его вид изменился. Он выглядел гораздо моложе. Я никогда не видела у мужчин такой эластичной кожи и изящного телосложения. А ведь прежде граф казался мне ужасно бледным.
Во время ужина он был душой компании и очаровал всех нас - особенно, отца. Как оказалось, у них были сходные увлечения. Когда папа завел речь о своем военном прошлом, Вардалек рассказал историю о маленьком барабанщике, который получил в бою серьезное ранение. Веки графа снова поднялись, и меня напугал его мертвенно-тусклый взгляд, оживленный каким-то диким возбуждением. Впрочем, это выражение промелькнуло лишь на миг.
Главной темой застольной беседы были мистические книги, которые отец недавно приобрел у букиниста. Папа не мог их понять, и вдруг оказалось, что Вардалек прекрасно в них разбирается. Когда подали десерт, отец спросил, торопится ли граф завершить свое путешествие.
- Если спешка не велика, не согласились бы вы погостить у нас какое-то время?
Отец намекнул, что, хотя мы и живем в глуши, гость мог найти в его библиотеке много интересного.
- Я не спешу, - ответил Вардалек. - И у меня нет особой причины продолжать свое путешествие. Если я могу помочь вам в толковании книг, то буду рад оказать услугу.
Внезапно его улыбка стала горькой - очень горькой - и он добавил:
- Видите, я космополит, земной скиталец.
После обеда отец спросил, не играет ли наш гость на пианино.
- Да, немного, - ответил граф.
Он сел за инструмент и начал наигрывать венгерский чардаш - дикий, восторженный, чудесный. Эта музыка могла свести с ума. И он играл с безумным напряжением.
Габриель стоял рядом с ним. Его глаза смотрели вдаль невидящим взором. Тело сотрясала дрожь. Наконец, выбрав место, где основная тема чардаша начиналась вновь, он тихо прошептал:
- Пожалуй, я мог бы повторить эту мелодию.
Он быстро сбегал за скрипкой и самодельным ксилофоном, а затем действительно повторил мелодию, поочередно меняя свои инструменты. Вардалек взглянул на него и печально произнес:
- Бедное дитя! В твоей душе живет музыка.
Я не поняла, почему он соболезновал, а не поздравлял Габриеля с его необычным даром. Брат был застенчив, как дикие зверьки, которых он приручал. Наш мальчик всегда сторонился посторонних, и если в дом приезжал незнакомый человек, он, как правило, прятался в башне, а я приносила туда ему пищу. Представьте мое удивление, когда на следующее утро я увидела его в парке с Вардалеком. Они шагали рука об руку по аллее и оживленно беседовали. Габриель показывал гостю свою коллекцию лесных зверей, для которых мы устроили зоологический сад. Мне показалось, что он полностью находился под властью графа. Нет, нам нравился Вардалек, и мы были рады, что он относился к Габриелю с искренней добротой и участием. Однако нас удивляло - хотя вначале это замечала только я - что граф постепенно терял здоровье и бодрость. Он не выглядел таким изнуренным и бледным, как в день приезда, но в его движениях появилась апатия, которой прежде не было.
Отец все больше и больше увлекался нашим гостем. Тот помогал ему в исследованиях, и папа с явной неохотой отпускал Вардалека в Триест. Во всяком случае, граф говорил, что ездит именно туда. И он всегда возвращался, привозя нам подарки - восточные сладости, ожерелья и ткани. Хотя я знала, что всякие люди бывали в Триесте, в том числе и из восточных стран, но даже в ту пору понимала, что странные и великолепные предметы, которые дарил Вардалек, не могли быть куплены в Триесте, городе, запомнившимся мне, в основном, лавками, в которых торговали галстуками.
Когда граф уезжал, брат постоянно говорил о нем. И все же на какое-то время он снова становился прежним жизнерадостным ребенком. А Вардалек, возвращаясь, всегда выглядел старше и бледнее. Габриель подбегал к нему, бросался в объятия и целовал его в губы. При этом тело графа сотрясала странная дрожь, и несколько часов спустя он вновь молодел и наполнялся силой.
Так продолжалось довольно долго. Мой отец не желал больше слышать об окончательном отъезде Вардалека. Гость постепенно превратился в постояльца, а мы с гувернанткой стали замечать неладное в поведении Габриеля. И только один отец был абсолютно слеп к тому, что творилось в доме.
Однажды вечером я спустилась в гостиную, чтобы взять там какую-то вещь. Проходя по лестнице мимо комнаты графа, я услышала ноктюрн Шопена. Вардалек играл на пианино, которое перенесли в его комнату. Музыка была столь пленительной, что я остановилась и, прислонившись к перилам, заслушалась. Внезапно в полумраке лестнице возникла белая фигура. В ту пору мы верили в привидения, и я, оцепенев от страха, прижалась к колонне. Каково же было мое изумление, когда я увидела Габриеля, медленно спускавшегося вниз. Он двигался, точно в трансе. Это напугало меня даже больше, чем возможная встреча с призраком. Но могла ли я поверить своим глазам? А вдруг он мне просто привиделся?
Я не могла пошевелиться. Брат в длинной ночной рубашке спустился по лестнице и открыл дверь в комнату графа. Он оставил ее приоткрытой. Вардалек продолжал играть. Но чуть позже он заговорил - на этот раз по-польски:
- Nie umiem wyrazic jak ciechi kocham... – «Мой милый, я вынужден расстаться с тобой. Твоя жизнь - это моя жизнь, а я должен жить, хотя уже и умер. Неужели Бог не сжалится надо мной? О, жизнь! Ах, муки жизни!»
Он взял полный отчаяния аккорд и стал играть заметно тише.
- О, Габриель! Любимый! Ты моя жизнь. Да, жизнь! А что такое жизнь? Мне кажется, это самое малое из того, что я хотел бы взять у тебя. Конечно, при твоем изобилии ты мог бы и дальше делиться жизнью с тем, кто уже мертв. Но хватит!
Он вдруг заговорил хриплым шепотом.
- Пусть будет то, чего не миновать!
Брат все так же стоял подле него, с пустым и застывшим взглядом. Наверное, он явился сюда в состоянии лунатического сна. Вардалек, прервав на минуту мелодию, издал вдруг горестный стон, а затем печально и мягко добавил:
- Ступай, Габриель! На сегодня достаточно!
Брат вышел из комнаты - все той же медленной поступью и с тем же невидящим взором. Он поднялся к себе, а Вардалек заиграл что-то очень тревожное. И хотя играл он не очень громко, мне казалось, что струны вот-вот порвутся. Я никогда не слышала такой неистовой и душераздирающей музыки.
Утром мадемуазель Воннер нашла меня на ступенях лестницы. Наверное, мне стало дурно, и я лишилась чувств. Но что если все это было сном? Даже теперь я ни в чем не уверена. А тогда меня терзали сомнения, и я никому ничего не сказала. Да и что я могла им сказать?
Позвольте мне сократить эту длинную историю. Габриель, который в жизни не знал болезней, внезапно захворал. Мы послали в Грац за доктором, но тому не удалось найти причин недуга. Он сказал, что это истощение - болезнь не органов, а чувств. Ну что мы могли тут поделать?
Даже отец осознал тот факт, что Габриель серьезно болен. Его беспокойство было страшным. Последний темный след на его бороде поблек, и она стала полностью белой. Мы привозили докторов из Вены, но их опыт и знания не помогали. Брат, в основном, находился без сознания, а когда приходил в себя, то узнавал только Вардалека, который постоянно сидел у его постели и ухаживал за ним с потрясающей нежностью.
Однажды я сидела в соседней комнате и вдруг услышала неистовый крик графа:
- Быстрее! Пошлите за священником! Быстрее!
И сразу после этого горестно добавил:
- Поздно!
Габриель спазматически вытянул руки и обвил шею Вардалека. Это было его единственное движение за долгое время. Граф склонился к нему, целуя в губы. Я бросилась вниз, чтобы позвать священника. Через минуту, когда мы вбежали в комнату брата, Вардалека там уже не было.
Священник соборовал покойника. Наверное, душа Габриеля летела в тот миг к небесам, но мы тогда еще не верили в его кончину.
Вардалек навсегда исчез из замка, и с тех пор я о нем ничего не слышала.
Вскоре умер и мой отец. Он как-то внезапно постарел и увял от горя. Все состояние Вронских перешло ко мне. В память о брате я открыла приют для бездомных животных, и теперь на старости лет люди смеются надо мной. Они по-прежнему не верят в вампиров!
- Информация о материале
-
Категория: Рассказы
-
Создано: 21.09.2011, 06:01
Брэм Стокер. В гостях у Дракулы.
Когда я решил выехать на прогулку, яркое солнце заливало своими лучами весь Мюнхен. Воздух был чист и свеж, как бывает в начале лета, а между тем на дворе стояла зима. Настроение было отличное. Уже в момент отправления показался герр Дельброк, пожилой лысоватый метрдотель гостиницы "Времена года", где я остановился. Пожелав мне счастливой поездки, он обратился к кучеру, который не успел еще занять свое место на облучке и стоял у дверцы коляски:
- Не позабудь, что тебе нужно вернуться до ночи. Пока небо чисто, но северный ветер что-то усиливается - как бы не налетела буря. Впрочем, я знаю, что ты будешь вовремя. - Он улыбнулся и добавил: - Ведь тебе хорошо известно, что такое здешняя ночь.
Иоганн со всей серьезностью воспринял эти слова и кратко ответил:
- Да, мой господин.
Придерживая одной рукой шляпу, чтоб ее не сбросило ветром, он стегнул лошадей, и коляска резко взяла с места. Скоро мы выехали за пределы города, и я дал Иоганну знак притормозить. Там, у гостиницы, они говорили между собой на немецком, и моих скудных познаний в этом языке как раз хватило на то, чтобы уловить суть сказанного. Поэтому я спросил кучера, когда коляска остановилась:
- Скажи-ка, Иоганн, сегодня ожидается что-то неприятное?
- Walpurgis Nacht* (Вальпургиева ночь (нем.)), - сказал он, торопливо перекрестившись.
Потом он достал свои карманные часы - известной немецкой марки, старомодные, размерами и формой напоминающие репу с грядки, посмотрел на циферблат нарочито озабоченно, сдвинув брови и передернув плечами, всем своим видом показывая, что очень бы желал поскорее завершить прогулку. Я и сам понял, что эта остановка в пути была не обязательна, и поэтому опять устроился в коляске, дав кучеру знак трогаться. Он погнал так, как будто мы куда-то опаздывали. То и дело я замечал, что лошади воротят морды в разные стороны и обеспокоенно вдыхают воздух расширенными ноздрями. Наконец, я и сам стал с подозрением и тревогой оглядывать окрестности.
Дорога в оба конца была пустынна и пробегала по высокому и открытому всем ветрам плато. Через некоторое время я увидел ответвляющуюся от нашей другую дорогу. Она вся поросла высокой травой и вообще имела сильно заброшенный вид. По ней когда-то люди спускались с плато в небольшую долину, зеленеющую аккуратным пятнышком вдали. Почему-то эта дорога очень притягивала меня и, отдавшись этой манящей силе, я, понимая, что рискую вконец обидеть Иоганна, попросил его остановиться. Когда он выполнил мою просьбу, я выразил желание, чтобы дальше мы ехали по этой дороге. Он на все мои слова только отрицательно качал головой и неистово крестился. Но всеми своими жестами он достиг прямо обратного результата: мое любопытство до крайности возбудилось, и я стал буквально забрасывать его разными вопросами. Он отвечал чрезвычайно путано и поминутно косился на свои часы. Наконец я сказал:
- Как знаешь, Иоганн, а я иду по этой дороге. Я не обязываю тебя сопровождать меня, но скажи мне, пожалуйста, внятно: почему ты не хочешь идти? Это все, что мне хочется от тебя узнать.
Вместо ответа он спрыгнул со своего сиденья на землю и, умоляюще протянув ко мне руки и что-то отчаянно бормоча, старался, видимо, отвадить меня от задуманного предприятия. Добраться до сути его объяснений сквозь невообразимую мешанину английских и немецких слов было практически невыполнимой для меня задачей. Ясно было, однако, что он пытается довести до моего сведения мысль, которая самого его повергла в крайний ужас. Но, увы, все его аргументы ограничивались крестными знамениями и словами:
- Walpurgis Nacht!!!
Я попытался, было, помочь ему наводящими вопросами, но не так-то просто выспрашивать что-то у человека, языка которого практически не знаешь. Наконец, он понял, что мы так не найдем общего языка и, напрягшись, перешел на английский. Впрочем, это мало помогло - такого ужасного акцента и таких изувеченных фраз мне не приходилось слышать нигде и никогда. Кроме того, Иоганн очень волновался и постоянно перескакивал на свой родной язык и при этом беспрестанно косился на свои часы. В довершение всего, забеспокоились и забили копытами лошади. Он побледнел, как полотно, подскочил к ним и, сильно натягивая поводья, заставил отойти их с прежнего места футов на двадцать в сторону. Я подошел и спросил, зачем он то сделал. Тот бросил до смерти испуганный згляд на то место, которое мы покинули и, осенив его крестом, белыми губами прошептал что-то на немецком, а потом - для меня - сказал на английском:
- Здесь закопан один из них! Один из тех, что покончил жизнь самоубийством!..
Уяснив сказанное, я тут же вспомнил старинный обычай - хоронить самоубийц на перекрестках дорог.
- Ага! Понимаю, самоубийцы! - воскликнул я. - Это же по-настоящему интересно!
Единственно, что мне было абсолютно непонятно, так это почему так разволновались лошади.
Во время нашего разговора издали послышался вдруг странный звук. Что-то между рычанием и воем. Из-за удаленности и поднявшегося ветерка слышно было плохо, но лошади просто обезумели, и Иоганн, как ни старался, все не мог их успокоить. Он повернул ко мне бледное лицо и прошептал:
- Похоже на волка... Но в такое время у нас не бывает волков!..
- Не бывает? - переспросил я. - А что, иногда все-таки волки подбираются так близко к городу?
- Да, - ответил он. - Весной и летом. Но со снегом они уходят... Обычно уходят,- поправился он, встревоженно прислушиваясь.
Пока он успокаивал лошадей, на небо надвинулись огромные темные тучи. Солнце ушло, зато задул сильный пронизывающий ветер. Отдельный слабый лучик света пробился, было, на секунду из-за хмурой завесы, но тут же исчез окончательно. Это выглядело как предупреждение. Иоганн долго вглядывался в сторону северной части горизонта и потом сказал:
- Приближается снежная буря.
Он снова посмотрел на циферблат часов, все еще не отпуская натянутых поводьев, так как лошади до сих пор не хотели стоять смирно, переступая копытами и потряхивая гривами. Затем он быстро взобрался на облучок, показывая этим, что мы слишком задержались с отправлением.
Я решил немного поупрямиться и не спешил занимать свое место в коляске.
- Скажи все-таки, куда ведет эта дорога, - попросил я настойчиво, махнув рукой в сторону долины.
Прежде чем что-либо ответить, он снова перекрестился и пробубнил молитву.
- Это страшное и злое место, - сказал он.
- Какое место?
-Деревня.
- Ага! Значит, там все-таки есть деревня?
- Нет, нет. Уже несколько веков там никто не живет.
Мое любопытство достигло высшей точки.
- Но ты сказал, что это деревня.
- Это была деревня.
- А что там есть сейчас? И куда подевалась она?
Он повел свой рассказ, густо перемешивая немецкие и английские слова, так что я едва-едва мог его понять. Но все-таки мне удалось выудить кое-что.
Давным-давно, несколько сотен лет назад, умерших хоронили прямо в деревне. Земля под могильными плитами шевелилась и из ее черных глубин до поверхности доносились стоны. Пришел час, и могилы отворились. Мертвые восстали из гробов, и на устах их была кровь. Некоторые, в поисках спасения своих душ (тут Иоганн несколько раз подряд осенил себя крестом), отправились туда, где жили живые. А другие остались в деревне мертвых и...
Он тяжело и прерывисто дышал, и страх петлей сжимал его горло, не давая произнести последние слова. По мере продолжения его рассказа, он становился все более возбужденным. Казалось, он уже полностью утерял контроль над своим взыгравшимся воображением. Закончил он, сотрясаясь в пароксизме ужаса: с бледным, словно полотно, лицом, весь покрытый испариной, дрожа и вглядываясь поминутно к себе за спину и по сторонам, словно ожидая появления около нас чего-то ужасного. Под конец, когда его отчаяние достигло высшей точки, он крикнул:
- Walpurgis Nacht!!!
Он нервно указал мне на коляску, настаивая на скорейшем отъезде. Когда меня начинают пугать, во мне закипает вся моя английская кровь. Поэтому я спокойно сказал ему:
- Ты трусоват, Иоганн, трусоват. Отправляйся домой, а я вернусь позже один. Прогулка мне на пользу, и я не собираюсь ее прерывать.
Дверца коляски была распахнута. Я вытащил прогулочную дубовую трость, с которой никогда не расставался во время выходных моционов, махнул ею в сторону Мюнхена и повторил:
- Отправляйся домой, Иоганн. Ваша Walpurgis Nacht не принесет вреда истинному англичанину.
Лошади не стояли на месте, и Иоганн, прилагая все усилия к тому, чтобы сдержать их, одновременно умолял меня не совершать задуманной глупости. Мне было искренне жаль беднягу, но все же, глядя на то, как страх преобразил его, я не мог удержаться от смеха. От его корявого английского к той минуте уже не осталось и следа. В приступе ужаса и отчаяния он совсем позабыл о том, что рассчитывать на понимание с моей стороны можно только, говоря на моем языке. Но он даже для вида уже не вставлял в свою речь английских слов. Наконец все это начало утомлять меня. Я в последний раз кивнул ему в сторону Мюнхена и велел идти, а сам стал спускаться по сбегавшей в долину запущенной дороге.
Видя, что ничего другого ему не остается, Иоганн безнадежно качнул головой и стал разворачивать лошадей в обратный путь. Я посмотрел ему вслед, опираясь на трость. Иоганн устроился на облучке и совсем почти не правил. Лошади, почувствовав, что возвращаются в спокойное тихое стойло, шли сами.
Вдруг на гребешке невысокого холма, что был недалеко от дороги, появился человек. Он был очень худощав и высокого роста. Мне было хорошо его видно. Он повернулся в сторону коляски, и в ту же секунду лошади словно взбесились. Стали лягаться и рваться в разные стороны. При этом они страдальчески ржали. Иоганн никак не мог справиться с ними, и наконец они сорвались с места и стрелой понеслись в сторону от дороги. Я провожал их взглядом, а потом попытался снова увидеть незнакомца. Однако мне это не удалось - он исчез.
Решил опять пойти в том направлении, против которого так горячо протестовал Иоганн. Я даже не мог понять толком, почему ему не нравилась эта дорога и эта долина.
Часа два я шагал, совершенно не чувствуя ни времени, ни расстояния и не встречая на своем пути ни дома, ни человека. Места были действительно заброшенные и пустынные. Наконец дорога сделала изгиб, и я оказался на опушке редкого леса. Мне даже нравилось, что я здесь совершенно один, наедине с природой.
Я присел отдохнуть и стал оглядываться окрест. Только сейчас я ощутил, как заметно похолодало. В воздухе над моей головой стоял приглушенный шум, словно бы кто-то тяжело вздыхал. Посмотрев вверх, я отметил быстрые передвижения грозовых облаков в направлении с севера на юг. Вообще не нужно было проявлять острую наблюдательность, чтобы понять, что надвигается буря. Я немного замерз и, решив, что это из-за моей остановки, возобновил движение по заросшей бурьяном дороге.
Вскоре окружавший меня ландшафт стал гораздо более живописным. Каких-то особенно ярких деталей, на которых останавливался бы глаз, не было, но общая, погруженная в молчание красота была несомненна.
Через некоторое время я заметил, что на долину опускаются сумерки, и уже стал подумывать о том, как бы не заблудиться при возвращении. Дневная яркость и свет постепенно и незаметно растворились в воздухе и облаках. Воздух стал очень холодный, и тучи, казалось, спустились ниже к земле. Приход вечера сопровождался отдаленным, но постоянным осязаемым шумом, сквозь который через определенные паузы прорывался мистический вой, который Иоганн отнес на счет волков. Я немного оробел. Но потом сказал себе, что непременно хотел увидеть заброшенную деревню и пошел дальше.
Скоро я оказался в широкой лощине, окруженной со всех сторон высокими холмами. Их склоны были покрыты деревьями, росшими большими группами в ложбинах. Я посмотрел, куда ведет моя дорога, и обнаружил, что она упирается в одну из таких рощиц и теряется в ней.
Пока я стоял и вглядывался вдаль, воздух заметно отяжелел, и вот уже повалил снег. Я подумал о том расстоянии, которое я преодолел, прежде чем добраться до этой лощины, и решил искать убежища от пурги где-нибудь поблизости. Размышляя так, я направился к густо растущим деревьям.
Небо на глазах чернело, и снегопад усиливался. Скоро вся земля была покрыта плотным белым настилом. Дорога почти совсем исчезла под снегом, и мои ноги, глубоко проваливаясь, едва нащупывали ее. Ветер в течение какой-то минуты превратился в настоящий шквал, и это заставило меня пуститься бегом. Воздух леденил легкие, и, несмотря на то, что я был неплохой спортсмен, вскоре я стал задыхаться. Снег валил такой плотный, что можно было едва разлепить глаза, дабы не потерять направления. Удивительно, но небеса то и дело изрыгали самые настоящие молнии! При их неровном свете мне удавалось разглядеть впереди себя густую тень припорошенных снегом деревьев - в основном это были туи, а также гигантские кустарники.
Мне удалось, наконец, забежать под могучие кроны деревьев, и там, в относительной тишине, я мог слышать завывание ветра на открытом пространстве лощины и вверху, где облака едва не касались верхушек деревьев. Мало-помалу чернота пурги сменилась темнотой ночи. Буря утихла, и только злой ветер гулял еще порывами в вышине. В ту минуту я вновь обратил внимание на отдаленный вой, который, казалось, не прекращался ни на минуту во время всех последних часов.
То и дело в угрюмых облаках мелькала луна, и при ее свете я получал возможность оглядеться. Укрытый за кронами деревьев и тисовых кустарников, я видел, что снегопад почти иссяк. Скоро я уже мог выйти на открытое пространство и оглядеть преображенные бурей окрестности.
Вот, кажется, началась и деревня. Я обходил один за другим разрушенные временем дома и думал найти среди них хоть какое-нибудь более или менее подходящее прибежище на ночь. Через несколько минут я уперся в низкую кирпичную стену, опоясывающую какую-то площадку. Немного побродив вокруг, я нашел вход. Здесь деревья образовывали своими стволами почти правильной формы аллею, которая вела к темной квадратной громаде, бывшей, по-видимому, каким-то зданием.
В тот самый момент, когда я уже собирался получше рассмотреть строение, тучи закрыли своей массой луну, и мне пришлось продвигаться вперед в кромешной темноте. Ветер опять усилился и холодными струями обтекал меня со всех сторон. Я осторожно шел вперед, дрожа от холода. Хотелось думать, что это здание надежно укроет меня от всех причуд разгулявшейся природы, а потому я не останавливался, даже, если приходилось прокладывать путь в темноте на ощупь.
Вдруг всякие звуки пропали, словно их и не было. Я остановился, прислушиваясь. Буря окончательно утихла. И только тогда я обратил внимание на то, как бешено у меня колотилось сердце. Впрочем, вместе со стихией начал успокаиваться и я.
Однако покой мой длился лишь минуту, пока из-за туч не выглянула луна и не осветила пространство передо мной. Я стоял посреди старого заброшенного кладбища, где деревья были вперемежку с могильными плитами и крестами. Впереди возвышалась та самая квадратная громадина, которую я вначале принял за дом. Это был огромный мраморный склеп, белый и сверкающий, как и снег вокруг него.
Буря, как оказалось, не стихла, а только притаилась до поры и теперь возобновилась с новой силой. Ветер с ноющим шумом носился меж могил. Опять донеслись звуки отдаленного рычания или воя. От потрясения я едва держался на ногах, холод сковал мои члены и добрался, казалось, до самого сердца. Я стоял перед скорбным памятником из чистого мрамора, а вокруг бушевала буря; завывал ветер и тускло светила луна...
Завороженно глядя на склеп, я приблизился к нему, чтобы рассмотреть все вблизи. Найдя массивную дверь, я прочел на ней немецкую надпись:
ГРАФИНЯ ДОЛИНГЕН ФОН ГРАТЦ
ИЗ СТИРИИ
ПОСЛЕ ПОИСКОВ ОБНАРУЖЕНА MEPTBOЙ
1801 г.
На крыше склепа - он был сложен из нескольких огромных кусков мрамора - выделялся железный столб или просто острый выступ. На нем я разглядел фразу, начертанную русскими буквами:
"Движения мертвых быстры".
Все это казалось настолько жутко и сверхъестественно, что я почувствовал необыкновенную слабость в ногах. В ту минуту я впервые пожалел о том, что не послушался малопонятных, но искренних советов Иоганна. Внезапно меня пронзила мысль, подводящая логический итог всей этой мистике и ужасу. Вот она, Вальпургиева ночь!
Вальпургиева ночь, это когда, согласно преданиям, дьявол покинул свою преисподнюю и поднялся на землю, когда отворились гробы и могилы и мертвые вышли из них... Когда на пир сошлись и слетелись все злые силы земли, воды и неба. Кучер до смерти боится именно этого места! Этой заброшенной неизвестно сколько лет назад деревни! Именно здесь совершались самоубийства, и теперь тут оказался я - совершенно один. Беззащитный, полузанесенный снегом. Дрожу от нестерпимого холода. С тоской смотрю на вновь собирающиеся тучи. Мне потребовалась вся моя вера, все мужество, чтобы не потерять голову от ужаса.
Самый настоящий ураган вновь обрушился с неба. Земля дрожала так, как будто по ней прогоняли табуны лошадей. Однако на этот раз шквальный ледяной ветер сопровождался не снегом, а градом. Увесистые камни бились о землю, словно пущенные из пращи. Деревья уже не могли обеспечить мне безопасность. Я попытался забежать под одну из крон, однако вскоре вынужден был покинуть ее, увешанный сломанными градом ветвями. Камни с шумом ударялись о стены склепа и стволы деревьев и с воем проносились вокруг меня. Убежищем в моем положении мог послужить лишь... склеп. Только за его массивной бронзовой дверью я мог спастись от урагана.
Подбежав к мраморной махине, я изо всех сил толкнул дверь. Она тяжело подалась внутрь, и я смог протиснуться в щель. Определенно, даже могила показалась мне уютней ненадежных деревьев! В последний раз я обернулся на бушевавшее небо, и как раз в тот момент его прорезала гигантская молния. Рассчитывая при ее свете рассмотреть внутренность склепа, я обернулся. В открытом гробу лежала красивая женщина с ярко-красными губами и бледным лицом. В следующее мгновение словно рукой гиганта я был выброшен обратно на улицу, где грохотал гром и сыпался град. Это произошло так быстро и так неожиданно, что я еще долго приходил в себя - физически и духовно, - прежде чем ощутил боль от падавших градин. В тот же момент у меня возникло странное чувство, что я на кладбище не один...
Я снова обернулся к вскрытому мной склепу. Вновь сверкнула молния ужасающих размеров. Она ударила около меня. Я видел, как искра скользнула по железному столбу на крыше склепа - это был, как теперь стало ясно, громоотвод. Мрамор затрещал и в мгновение весь покрылся крупными трещинами. Вокруг стоял невообразимый грохот. Мертвая женщина рывком поднялась из гроба, ее тело сотрясала ужасная агония. По савану поползли языки пламени, и скоро она вся превратилась в гигантский факел. Я услышал ее дикий вопль, который сразу же потонул в шуме бури. Мое сознание помутилось. Рядом раздалось зловещее рычание. Меня как будто опять подхватил какой-то невидимый гигант и потащил прочь. Град, ни на минуту не прекращаясь, обрушивался на меня, причиняя сильную боль, воздух сотрясался от воя и рыка множества адовых существ.
Последнее, что я видел, это колыхавшаяся вокруг моего тела белая пелена, словно бы могилы выпустили на свет покойников в саванах, и они медленно обступали меня со всех сторон сквозь темную завесу урагана.
* * *
Постепенно сознание возвращалось. Вернее, какие-то проблески сознания. Затем чувство гиперусталости и разбитости во всех членах. Ощущение времени и пространства возвращалось крайне медленно, но оно, несомненно, происходило. Ноги горели адским пламенем от боли, так что нельзя было даже пошевелить ими. Казалось, они окоченели и превратились в ни на что не годные культи. Леденящий холод цепко держал шею, позвоночник, кисти рук. Уши совершенно не чувствовались, словно их и не было. Наверно, они тоже окоченели, как и ноги. Только в области груди ясно ощущалось тепло, необычное, если вспомнить о других частях тела. То был кошмар, кошмар физический, если так можно выразиться. Тяжелая масса давила на грудь, и от этого было трудно дышать.
Этот полусонный, полуобморочный ужас продолжался довольно долго, а когда он ушел, появилась тошнота. Совсем как в море. Я ощущал необходимость избавиться от чего-то, но не мог толком сообразить, от чего. На меня навалилась гнетущая тишина. Казалось, мир вымер или уснул навеки. Через некоторое время, однако, слух вернулся ко мне и я явственно различил в общей гамме ночных звуков тяжелое дыхание прямо возле меня, как будто приближалось какое-то животное. Я почувствовал горячее шершавое прикосновение к горлу, и в следующее мгновенье истина открылась мне. Страшная истина! У меня защемило сердце и кровь застыла в жилах. На моей груди разлегся крупный зверь. То и дело он проводил своим языком по моему горлу. Я боялся открыть глаза, что-то подсказывало мне не показывать гида, что я жив и не сплю. Однако чудовище, кажется, поняло, что во мне произошла какая-то перемена, потому что оно подняло голову. Сквозь ресницы я разглядел очертания огромного волка. Два больших горящих глаза, устремленные на меня, крупные клыки с капельками крови на желтой эмали, ощеренная пасть и тяжелое дыхание, которым он обдавал меня с расстояния всего нескольких дюймов.
Некоторое время я ничего не помнил и не ощущал: видимо, опять потерял сознание. Вдруг сквозь пелену забытья до меня донеслось свирепое рычание и потом почти не прекращающийся визг. Затем до моего слуха донеслись крики нескольких человек, звучавшие в унисон.
- Гоу, гоу!
Повинуясь инстинкту, я поднял голову и стал вглядываться в том направлении, откуда раздавались эти голоса. Мой волк по-прежнему выл, высоко задрав пасть. В роще, которая была поблизости, в ответ замелькали десятки красных огоньков. С приближением людей волк завыл громче и отрывистей. Кладбище разносило эти ужасные звуки на большое расстояние. Я боялся пошевелиться. Белый покров, окружавший меня, вдруг расступился, и показалось красное зарево. В следующее мгновенье из-за деревьев рысью выскочили кавалеристы с факелами в руках. Волк резко соскочил с моей груди и устремился к высоким могилам. Я видел, как один из солдат поднимает карабин и прицеливается в меня. Другой быстро ударил его по руке, и пуля просвистела прямо над моей головой. Тот, кто стрелял, очевидно, принял мою распластанную фигуру за тело волка. Наконец, пару пуль выпустили по настоящей цели. Группа всадников разделилась надвое. Одни поскакали в мою сторону, другие - за волком, который только что скрылся в полузанесенной снегом роще.
Едва поняв, что меня нашли, я попытался приподняться навстречу, но силы изменили мне и я не мог даже пошевелиться. Однако я хорошо слышал, что происходит вокруг. Двое или трое солдат спешились и склонились надо мной. Один из них приподнял меня за голову и положил свою руку мне на сердце.
- Мы вовремя, друзья! - воскликнул он. - Его сердце еще бьется!
Я почувствовал прикосновение к своему рту холодного горлышка фляги и в следующее мгновенье проглотил хорошую порцию коньяка. Это придало мне сил, и я открыл глаза. По заснеженным ветвям деревьев гуляли отсветы факелов, что были в руках всадников, и тени могил. Слышалось, как перекликались те, кто бросились в погоню за волком. Постепенно все собрались около меня, обмениваясь тихими фразами. По всему было видно, что их тоже охватил страх. Те, кто были с самого начала возле меня, стали расспрашивать своих товарищей.
- Ну что, нашли его?
- Нет! - ответили спрашивающему довольно резко. - Уйдем отсюда! Как можно быстрее! Нам нельзя здесь больше оставаться!
- Но что это было?
Заговорили все сразу, но почти одновременно запнулись. Страх был силен, и он делал их речь малопонятной, сбивчивой...
- Это было... Это было нечто... - бормотал один, пытаясь справиться с глубочайшим потрясением.
- Как будто волк... Но не волк- это точно! - дрожащим голосом проговорил второй.
- Охотиться за ним без заговоренной пули - бессмысленно! - сказал третий спокойнее, чем остальные.
- Да поможет нам Господь уберечься в эту ночь от зла! Мы уже заработали нашу тысячу марок! Пора убираться отсюда! - нервно произнес самый молодой из кавалеристов, сдерживая своего беспокойного коня.
- Там, на расколотом мраморе, кровь! - сказал еще кто-то. - Молния тут ни при чем! Осмотрите его - с ним все в порядке? Вы видите, что у него с шеей?! Это тот самый волк! Он пил его кровь!
Кавалерист с пышными усами внимательно оглядел меня и сказал:
- С ним все нормально - на коже ни царапины. Но что все это значит? Ведь если не вой того волка, мы бы его ни за что не нашли!
- Куда пропало это чудовище? - спросил парень, который держал мою голову.
Он менее остальных поддался панике, так как руки его не дрожали. На рукаве у него я разглядел шеврон младшего офицера.
- Он отправился к себе домой, - ответил солдат со смертельно бледным лицом, заикаясь и трясясь от ужаса. - Здесь достаточно могил! Он может сейчас отдыхать в любой из них! Нам нельзя здесь оставаться! Уйдем, прошу вас, уйдем сейчас же! Это проклятое место!
Офицер посадил меня на земле, одновременно отдав короткую команду. Меня взгромоздили на коня, рядом сел и офицер. Одной рукой он взялся за уздечку, а другой крепко схватил меня.
Он дал знак своим подчиненным, и мы поехали в сторону от мрачных деревьев.
Ко мне еще не вернулся дар речи и поэтому я молчал. Должно быть, я заснул, так как, открыв глаза, обнаружил себя уже стоящим на земле. С обеих сторон меня поддерживали сильные руки спешившихся кавалеристов. Время было уже почти рассветное- на севере сверкало красное зарево солнца, словно кровавая тропа на снегу. Как я понял, мы сделали небольшой привал в пути. Офицер, показывая на меня, говорил своим солдатам, чтобы они забыли р том, что видели, и всем потом отвечали только, что нашли в лесу человека, охраняемого большой собакой.
- Собакой?! - воскликнул тот, кто на кладбище проявлял себя наиболее малодушно. - Уж я-то верно говорю, что это был волк! По меньшей мере, волк...
- Я сказал: собака, - твердо ответил на это офицер.
- Собака - это хорошо! - весело произнес другой солдат. С появлением солнца настроение у него заметно поднялось. Но тут он указал на меня: - Посмотрите на его горло! Это, по-вашему, сделала собака?
Инстинктивно я поднял руку и приложил ее к шее. Острая боль ударила мне в голову! Солдаты сгрудились вокруг меня, жадно рассматривали, что я делаю, и озабоченно шептались. Их голоса заглушил вновь голос офицера:
- Вы помните, мы осматривали его на кладбище? Раны не было! Так что, я еще раз повторяю: собака. Если мы будем говорить что-либо другое, нас засмеют.
Меня опять посадили на коня, и мы тронулись в дорогу. Скоро уже можно было разглядеть вдали окрестности Мюнхена. В городе меня усадили в коляску и отправили в гостиницу "Времена года". Офицер сопровождал меня туда, а остальные возвратились в казармы.
Когда мы подъезжали, я еще издали заметил, как герр Дельброк со всех ног несется навстречу коляске. Он помог мне выбраться из нее и со всей осторожностью проводил в комнату. Офицер немного постоял в сторонке, потом взял под козырек и уже повернулся было к выходу, но я угадал его намерение и попросил зайти ко мне.
Мы посидели за графином хорошего вина, и я выразил сердечную благодарность ему и его солдатам за свое спасение. Он отвечал просто и был, по-видимому, очень рад со мной побеседовать, а попутно и вкусить плоды гостеприимства герра Дельброка. Когда офицер ушел, метрдотель долго и с уважением смотрел ему вслед.
- Но, герр Дельброк, - спросил я. - Как получилось, что меня стали искать?
Он неопределенно пожал плечами, а потом ответил:
- Я служил в этом полку и просто попросил командира набрать добровольцев.
- Но как вы узнали, что я пропал?
- Иоганн пришел домой с остатками коляски, на которой вы уехали... Лошади все разбежались...
- И вы подняли целое отделение солдат, основываясь только на этом факте?
- О, нет! - ответил он живо. - Еще до появления кучера я получил телеграмму от господина, в гостях у которого вы были. Вот она, - добавил он, достав из кармана жилета листок бумаги и протянул мне. Я прочитал следующее:
МОЛНИЯ. Из Бистрицы.
"Позаботьтесь о моем госте - его безопасность для меня дороже всего. Если с ним что-нибудь случится или он пропадет - не теряйте времени и сразу же приступайте к розыскам. Он англичанин и поэтому не может жить без приключений. Ночью все возможно: снежная буря, волки... Еще раз прошу - не теряйте ни секунды и действуйте, как только что-нибудь заподозрите. Ваше рвение будет вознаграждено. ДРАКУЛА"
В течение того времени, пока я читал телеграмму, вся комната каруселью кружилась вокруг меня. В один момент, если бы не предупредительный метрдотель, я упал бы на пол. Все это было настолько странно, что я просто не знал, куда деваться. Выходит, я нахожусь под защитой некой ужасной мистической силы?.. Из далекого города мне пришла телеграмма в тот самый момент, когда я спасся от жестокой смерти в ледяной снежной постели и от клыков огромного волка... И именно из этой телеграммы мне стало ясно, кому надо быть обязанным своим спасением...
- Информация о материале
-
Категория: Рассказы
-
Создано: 21.09.2011, 06:00
Малахов Олег, Василенко Андрей. Жажда.
"Тьма", - подумал Рудин и открыл глаза. Увидеть что-либо не представлялось возможным, поэтому в первую секунду мужчина решил, что ослеп. Однако уже через некоторое время до него начало доходить, что всему виной белая ткань, препятствующая нормальной работе зрительного аппарата. Рудин раздраженно откинул ее с лица. Глаза моментально ослепил очень яркий свет, исходивший от лампы, прикрепленной к потолку.
Мужчина прошептал: "Господи, где я?" И принялся лихорадочно соображать: "Что же со мной было вчера?.. Я совершенно точно принимал на грудь. По-моему, в обществе той смазливой девочки... Или без нее?.. Неужели меня потом в вытрезвитель забрали?" Рудин пришел к выводу, что абсолютно ничего не помнит. "Это же надо было так нажраться, - подумал он, - До потери памяти. А я ведь и не пил почти". Мужчина пошевелил руками и ногами. "Вроде бы все на месте", - прикинул он и сделал попытку сесть. Онемевшее тело далеко не сразу позволило ему это сделать, но в конце концов усилия увенчались успехом. Рудин огляделся и увидел, что находится в каком-то странном помещении, наводившем на мысли совсем не о вытрезвителе. Это помещение было больше похоже на... "Морг", - ошеломленно произнес мужчина, увидев рядом с собой тело, прикрытое точно таким же белым покрывалом, что было и на нем самом. Рудин приподнял край белой материи и посмотрел на свое голое тело. "Интересно, в вытрезвителе только до трусов раздевают или их тоже положено снимать?" - подумал мужчина. Ответить на этот вопрос никто не мог. Да и задать-то его было некому лежавший рядом не шевелился. Тут Рудин по-настоящему растерялся, потому что ему ни разу не приходилось проводить ночь в вытрезвителе. Выпивать он, конечно, иногда выпивал, но не до такой степени, чтобы им могли заинтересоваться органы охраны общественного порядка. К тому же, в своем родном городке Андрей Евгеньевич Рудин был человеком известным - все-таки один из наиболее крупных предпринимателей.
Милиция не стала бы с ним связываться. Однако, в таком мегаполисе, как Москва, его знать не могли. И Рудин решил действовать...
"Послушай, мужик, где я?" - спросил Андрей Евгеньевич у человека, который лежал по правую руку от него.
Ответа не последовало. Тогда Рудин поднялся и встал босыми ногами на холодный пол. "Холодно здесь, черт возьми", - сказал он, поеживаясь, как вдруг почувствовал, что теряет сознание. Ноги неожиданно стали ватными и подогнулись. Чтобы не упасть, мужчина ухватился за своего собрата по несчастью, но тщетно.
Через несколько секунд он уже лежал на полу. Последнее, что отпечаталось в сознании, была небольшая бирка на большом пальце правой ноги. Белое покрывало плавно опустилось на его бледное тело.
"Тьма", - подумал Рудин и во второй раз открыл глаза. "Сон", - появилась вторая мысль. Но с потолка на него единственным глазом смотрела уже знакомая слепящая лампа. Мужчина резко поднялся на ноги. В его положении ничего не изменилось. Это было все то же странное помещение, навевающее нехорошие мысли.
Добавилось только одно - чудовищное по своей силе желание пить. Рудин облизал пересохшие губы и внезапно осознал, что ему наплевать на то, где он находится. Лишь бы быстрее найти способ утолить жажду.
Андрей Евгеньевич посмотрел по сторонам в поисках выхода, отыскать который на деле оказалось не так сложно. Дверь была слева от него. Мужчина решительно двинулся прямо по направлению к ней и... остановился. Затем обернулся назад. Разум наотрез отказывался соединять воедино две вещи: бирку на ноге и неподвижное тело молодой женщины, с которой Рудин, падая, сорвал покрывало. "Минуточку", - прошептал Андрей Евгеньевич, словно пытаясь убедить себя повременить с выводами. Но вывод так и рвался на волю. И почему-то не вызывал страха. "Морг!" - сказал Рудин громко и отчетливо. А, спустя мгновение, послышался немного хриплый женский голос: "И что с того, что морг?.. Ты, Петя, совсем от вида покойников умом тронулся?" От неожиданности Рудин вскрикнул. "Точно тронулся", - произнесла женщина и вошла в помещение. Она посмотрела по сторонам, пытаясь обнаружить источник шума, и ее взгляд остановился на Андрее Евгеньевиче. Выражение лица резко изменилось. Женщина буквально окаменела. Рудин же, не долго думая, спросил: "Извините, вы не знаете, где я могу найти свои вещи и документы?" Трудно сказать на какой результат он надеялся. Женщина тихо застонала и рухнула на пол. Рудин улыбнулся - происходящее начало его веселить. "По-моему, не знаете, - сказал он вслух и прибавил, - Надо будет еще у кого-нибудь спросить".
Внезапно его охватил приступ еще более дикого веселья. Он чуть наклонился вперед и засмеялся странным лающим смехом - смехом человека, одержимого навязчивой идеей. Тем временем жажда все больше давала о себе знать. Прошло около пяти минут, пока Рудин наконец успокоился и затих. Он осознавал, что необходимо как можно спокойнее оценивать ситуацию. Но для начала неплохо было бы попить. Тут взгляд Андрея Евгеньевича переместился на женское тело, с которого упало покрывало. Рудин внимательно пригляделся. На груди этой молодой женщины была рана - небольшое, покрытое корочкой запекшейся крови, отверстие. А лицо ее показалось Рудину смутно знакомым. "Это она, - вдруг понял мужчина, - Моя таинственная незнакомка... Но что с ней случилось?" Следом появилась страшная мысль: "Не я ли, часом, ее убил по пьяной лавочке?" Эту идею Рудин, однако, моментально отверг. Не такой он был человек, чтобы замочить кого-нибудь, пусть даже и по пьяному делу. "Господи, она же совсем молоденькая, - подумал Андрей Евгеньевич, почувствовав прилив необъяснимой жалости и нежности вперемешку, - И какая красивая".
Дальше Рудин сделал то, до чего никогда бы не додумался при обычных обстоятельствах. Он подошел к женщине вплотную, наклонился и поцеловал дрожащими губами ее холодную шею. Потом провел по ней языком. "Я рехнулся", - прошептал мужчина, но избавиться от ощущения острого наслаждения, которое принес ему поцелуй, не мог. Хотелось чего-то еще. Не секса, конечно, с трупом - подобная мысль казалась мерзкой.
Чего-то другого... Андрей Евгеньевич стремительно покинул помещение.
Рудин очень хотел выйти на улицу. Но перспектива разгуливать в голом виде особенно не прельщала. Поэтому он поставил перед собой две цели: найти людей, которые могли бы ему помочь с одеждой (мысль вернуть его собственную одежду, а заодно и документы, была уже похоронена) и достать обычной воды, чтобы утолить жажду. Людей в здании не было. Единственным живым существом оказался охранник, сидевший рядом с выходом. Бедняга, он остолбенел при виде Андрея Евгеньевича и сумел только выдавить: "Вы кто?" Рудин спокойно ответил: "Труп". После чего принялся наблюдать за тем, как охранник, истошно завопив, попытался выскочить на свежий воздух. Правда, спокойствие Андрея Евгеньевича оказалось обманчивым, ведь он прекрасно знал, что ему нужно на этот раз. Рудин стремительно бросился вперед и схватил бедолагу-охранника за рукав рубашки. Последний завизжал еще сильнее, прикладывая недюжинные усилия, чтобы вырваться, но Андрей Евгеньевич наотмашь ударил его по лицу. Представитель охраны затих. Рудин сильно встряхнул его, не давая хлопнуться в обморок, и отчетливо спросил: "Вы будете не против, если я позаимствую вашу одежду?" Охранник отчаянно замотал головой. "Тогда раздевайтесь", - нежно улыбнувшись, приказал Рудин. А уже через десять минут он покинул территорию морга и, переполненный чувством собственного достоинства, зашагал по улице. Путь его лежал в сторону любого близлежащего магазина, где можно было купить хоть какую-нибудь жидкость, годную в употребление. "Коротковата одежонка, размышлял Андрей Евгеньевич по дороге, - Хотя лучше такая, чем вообще никакой. Не голым же ходить..."
Свои действия он рационально объяснить не мог. Мысль напасть на охранника с целью завладеть его одеждой, а заодно и деньгами, появилась спонтанно. Также спонтанно он осуществлял само нападение, удивляясь тому, откуда в нем нашлась эта нечеловеческая сила. Жажда ведь победила все: и страх, и жалость, и сомнения. "Молодец", - услышал вдруг Рудин голос у себя в голове. Андрей Евгеньевич резко остановился.
Шедший сзади человек чуть было не налетел на него. "Смотри, чего делаешь!" - зло проговорил прохожий и, обогнув Рудина, продолжил свой путь. "Люди - жалкие твари, и ты это знаешь, - послышалась вторая реплика изнутри, - Посмотри на этого клопа..." Рудин ошарашено произнес: "Клоп". Прохожий замедлил шаг.
"Кто клоп?" - спросил он с явной угрозой. Андрей Евгеньевич ответил: "Вы - клоп, - и прибавил, будто оправдываясь, - Мне только что сказали". Человек обернулся, взглянув на Рудина недобрым взглядом. Затем поинтересовался: "Тебя в детстве, случайно, кувалдой по башке не били?.. Если нет, то я сейчас это исправлю".
Андрей Евгеньевич возразил: "Не исправите... Не успеете". Прохожий, кажется, разозлился еще сильнее, но активных действий все равно не предпринимал и ограничился лишь словами: "Ты - чокнутый! Пошел отсюда, придурок!" Рудин действительно выглядел, как человек, страдающий тяжелейшей формой слабоумия. Он совершенно невменяемым взглядом смотрел вокруг себя и периодически склонял голову набок, будто прислушиваясь к чему-то, что было известно ему одному. Поэтому случайный прохожий никак не ожидал от него стремительного броска вперед. И только почувствовав у себя на горле пальцы, которые с нарастающей силой сжимались, понял свою ошибку...
Андрей Евгеньевич с трудом приходил в себя после второго убийства, совершенного им за один день. Он уже давно задушил несчастного, но продолжал давить на дыхательный канал. Лицо прохожего превратилось в неподвижную маску, а язык вылез изо рта и свесился набок, прямо как у собаки в жаркий день. Рудин, свирепо рыча, ударил его головой об асфальт. Потекла кровь. "Раздавлю, как клопа", - прошипел Андрей Евгеньевич, нанося сокрушительный удар в челюсть уже мертвого человека. Хруст ломающейся кости прозвучал в ушах Рудина, подобно самой приятной музыке. "Вот так", - сказал он, вставая. "Будь осторожнее, - произнес внутренний голос, - И не забывай, что самое главное для тебя сейчас - это утолить жажду". Рудин кивнул и двинулся дальше.
- Мне, пожалуйста, бутылку "Гжелки", - сказал Рудин, протягивая дрожащими руками деньги продавцу.
- Родной мой, а тебе не хватит на сегодня? - сочувственно улыбаясь, спросила женщина за прилавком. Она была уже в возрасте, вырастила двоих детей - сына и дочку. Сын стал алкоголиком...
- Дайте водку, - нетерпеливо произнес Андрей Евгеньевич, - Я же вам деньги показываю.
- Твой напарник уже сюда раз пять, наверное, приходил, - сообщила женщина, - Ладно, с вас пятьдесят шесть рублей.
- Какой напарник? - удивленно задал вопрос Рудин, отдавая несколько купюр продавцу. - Из морга, - пояснила женщина, - Вы разве не оттуда?
- Оттуда, - поспешно проговорил Рудин, поняв, наконец, что женщина думает о нем, как об охраннике из морга. "Я же в форме представителя вневедомственной охраны", - подумал он.
- Дело ваше, - сказала женщина за прилавком и поставила перед Андреем Евгеньевичем бутылку водки, - Это все?
- И еще, пожалуйста, бутылку газированной воды, - попытавшись улыбнуться, произнес Рудин. Улыбка у него получилась плохо. Она больше походила на зловещий оскал дикого животного.
- Какой именно? - поинтересовалась продавец, которой эта улыбка явно не понравилась.
- "Святой источник", - ответил Андрей Евгеньевич, постаравшись убрать с лица оскал. Губы, однако, сами по себе разъезжались в стороны, обнажая крепкие зубы.
- Сейчас, - женщина повернулась к холодильнику, чтобы достать оттуда воду. Рудин пристально смотрел на нее. В его голове мелькали довольно странные мысли. Но основным желанием опять-таки оставалась жажда, которая в корне уничтожала все остальное. Он представлял себе, как возьмет в руки бутылку с водой, откроет ее и будет пить, пить и пить. А потом откупорит водку и безо всякой закуски примется ее пить, пить и пить...
Пока почувствует, что больше уже не лезет. - Пожалуйста, - продавец поставила на прилавок заказанные Рудиным бутылки и, пересчитав деньги, которые тот перед ней положил, отправила их прямиком в кассу. - Спасибо, - почти прорычал Рудин и, не в силах сопротивляться жажде, схватил бутылку "Святого источника", наскоро ее откупорил... Первый глоток еще кое-как удался, но вот второй наотрез отказался занять надлежащее ему место в желудке. Андрей Евгеньевич наклонился к самому прилавку и его начало буквально выворачивать наизнанку. Женщина-продавец поначалу испуганно отступила, а потом закричала:
- Федя, ты только посмотри, что у нас здесь творится!.. Иди быстрее сюда!
Из подсобки на крик практически сразу же выскочил здоровенный детина с красным лицом. - Зоя Семеновна, что такое?! - орал он. Женщина молча указала рукой на Рудина, конвульсивно дергающегося над изгаженным прилавком. Федя быстренько оценил ситуацию. Он, перепрыгнув через прилавок, схватил Андрея Евгеньевича своими здоровыми ручищами за голову и отшвырнул в сторону. Рудин упал. Из его горла вылетали нечленораздельные звуки, а тело содрогалось. Федор спросил у продавца:
- Это что еще за урод?
- Понятия не имею, - ответила женщина, - Давай-ка я милицию вызову, пока этот алкаш буянить не начал.
- Лучше я сначала его мордой в блевотину потыкаю, - предложил Федя, - Чтобы знал...
- Оставь его в покое, - уже более мягко произнесла Зоя Семеновна, - По-моему, ему просто плохо.
- Пусть ему хоть сто раз плохо! - внезапно взвился Федор, - Он нам весь прилавок заблевал!
- Успокойся, - сказала женщина, - Сейчас я позвоню в милицию и его заберут в вытрезвитель...
- Я там уже был, - неожиданно ответил Рудин, который за это время более-менее пришел в себя, Холодновато...
- Очухался, пьянь поганая?! - Федор подскочил к Андрею Евгеньевичу, - Сейчас ты у меня прилавок языком вылизывать будешь!
Рудин быстро поднялся на ноги. Так быстро, что Федя не успел даже отскочить, когда Андрей Евгеньевич ударил его кулаком в живот. Цель была одна - добраться до шеи. Теперь, когда громила согнулся, это можно было осуществить. Рудин сцепил обе руки вместе и очень сильно ударил Федора второй раз. Тот рухнул на пол, не издав ни звука. Андрей Евгеньевич же повернулся к продавцу, которая наблюдала за всем этим полными ужаса глазами.
- Только молчите, - сказал он и снова улыбнулся. Женщина истошно завопила, схватившись за голову. - Заткнись! - прикрикнул Рудин, но это не возымело должного эффекта. Андрей Евгеньевич пробормотал: "Ну, ты сама напросилась", - и двинулся в сторону прилавка. Продавец, увидев это, не переставая кричать, забилась в угол рядом с кассой. Рудин боялся, что она успеет проскользнуть в подсобное помещение, а оттуда и на улицу, но женщина почему-то не делала таких попыток. Поэтому ему не составило никакого труда заставить ее замолчать. Рудин беспрепятственно добрался до бедной Зои Семеновны и спокойно сломал ей шею. Она почти не сопротивлялась...
Андрей Евгеньевич откупорил бутылку водки и подозрительно принюхался. Если запах вызовет отвращение, решил он, то пить не стоит. Второй раз корчиться в судорогах ему не хотелось. Он сидел прямо на полу возле прилавка, дверь в магазин была предусмотрительно им закрыта. Не менее предусмотрительно он повесил табличку, извещающую нежданных гостей о том, что магазин не работает. Конечно, все это было шито белыми нитками, но на безрыбье и рак - рыба. Водка пахла на удивление приятно. Жажда же сводила с ума.
Рудин очень ослабел и временами перспектива упасть в обморок начинала ему казаться вполне реальной. А милиция не на шутку обрадуется, застав его в совершенно беспомощном состоянии. "Нужно пить", - решил Андрей Евгеньевич и сделал небольшой глоточек. Конечно, с водкой так не поступают. Рудин вообще не понимал тех людей, которые имеют обыкновение поглощать крепкие спиртные напитки через соломинку и маленькими порциями. Однако сейчас пить иначе он просто не мог. Огненная жидкость пролилась в горло и...
Так же, как и вода, застряла в пищеводе. "Тяжкое похмелье", - простонал Рудин, после чего начал терять сознание.
"Вставай", - послышался знакомый голос изнутри, - "Не отключайся". Андрей Евгеньевич прошептал: "Не могу". Но голос был неумолим: "Можешь!" Чьи-то руки схватили Рудина за плечи и оторвали его от пола.
Затем он почувствовал, как сознание медленно проясняется. В глазах все расплывалось, но Андрей Евгеньевич все же увидел перед собой высокого мужчину в черном костюме. "Можешь", - повторил обладатель этого странного голоса, но теперь уже вслух. "Хорошо, - сказал Рудин, - Я почти в порядке". Мужчина кивнул головой и зачем-то принялся закатывать рукав своего пиджака. Обнажилась крепкая белая рука. Мужчина достал из бокового кармана маленький нож с тонким лезвием. "Зачем это?" - спросил Рудин. "Тебе нужна кровь", - ответил мужчина, одновременно проводя острой частью лезвия по собственному запястью. Вид появившейся крови неожиданно вызвал у Андрея Евгеньевича отчетливое возбуждение. "Да!" - сказал он и припал губами к ране. "Высасывай аккуратно, - мягко посоветовал человек в черном, - Можешь захлебнуться". Рудин жадно втягивал в себя сочащуюся темно-красную жидкость. С каждым глотком возбуждение увеличивалось, пока не переросло в нечто похожее на оргазм. Но не совсем обычный, если учесть то, что Андрей Евгеньевич не испытывал ощущений, которые бывают во время полового акта. Да и самого акта ведь не было. Он всего-навсего пил кровь. Но все его тело подрагивало от удовольствия. Через некоторое время Рудин, удовлетворенный, оторвался от раны и поднял голову. Сил заметно прибавилось.
Сознание очистилось.
- Вот теперь все будет хорошо, - произнес мужчина в черном костюме, ласково посмотрев на Андрея Евгеньевича. - Вы кто? - спросил Рудин.
- Если вы спрашиваете мое имя, - сказал мужчина, - То оно вам никакой информации не даст...
- Я не об этом, - перебил Андрей Евгеньевич, - Я имею...
- Понятно, - оборвал мужчина, - Пойдемте со мной.
По дороге Рудин внимательно разглядывал своего собеседника. Это был высокий и худой мужчина преклонных лет. Седина его некогда черных волос переливалась в холодном лунном свете. Почти классические черты лица, совсем не славянские. Он неторопливо шел вперед и говорил:
- Одно, я думаю, вы уже поняли. Вам нужна кровь. - Да, - сказал Рудин.
- Соответственно, вы - вампир, - мужчина изобразил подобие улыбки. Она у него, так же, как и Андрея Евгеньевича, не получалась. - Вампир? - переспросил Рудин.
- Самый настоящий, - подтвердил человек в черном костюме и продолжил, - Кто я такой, думаю, вы тоже смутно догадываетесь... Во всяком случае, не охотник на вампиров. Таких просто не существует... Я - ваш новый отец. И отец большого числа таких же, как мы с вами, существ... - Вампиров? - Именно их... Я что-то типа графа Дракулы, если угодно. Насколько мне известно, вас зовут Андрей Рудин, и вы влились в наши ряды вчера. - Та девушка... - начал было Рудин, но мужчина не дал ему договорить.
- Да, - сказал он, - Вампиром вас сделала та девушка. Марина... Вы с ней познакомились вчера днем на небольшой светской вечеринке.
- Там, - произнес Рудин.
- Вы ей, видимо, сильно понравились. Вам оказали большую честь, знаете ли. Не каждого посвящают...
- Я не просил об этом, - жестко отчеканил Андрей Евгеньевич.
- Никто не просит, - сказал на это человек в черном, - Но все потом благодарят. Вам подарили вечную жизнь.
Вы теперь никогда не будете болеть и никогда не умрете. Вы - часть тьмы. И сможете пользоваться всеми преимуществами, которые это состояние дает. - Я не увижу солнечного света, - глухо пробормотал Рудин.
- Это не так. Вампиры нормально реагируют на солнечный свет. Они просто принадлежат тьме. Люди сложили легенды о бледных призраках, которые боятся солнечного света, чеснока и тому подобных вещей, но это всего лишь легенды. В них только четверть правды. Вам еще многое придется узнать о себе.
- Я теперь не смогу жить, как раньше? - спросил Рудин.
- Вы сможете жить почти также. Конечно, круг ваших знакомств немного изменится. Вампир по-настоящему может привязываться только к себе подобным. И только с другими вампирами он найдет общий язык. Но ваше положение, к сожалению, немного сложнее.
- Почему?
- Нарушен процесс посвящения... Я сейчас поясню, что это значит... Марина вас укусила, выпила немного крови, вы умерли. Потом ваше тело обнаружили и отправили в морг. Дальше же все должно было случиться по-другому. - Как?
- Причину смерти бы так и не нашли, сообщили бы вашим родным и близким, а те бы уже вас оплакали и похоронили. Но произошел несчастный случай... Марина погибла.
- Разве вампир может умереть?
- Умереть он не может, а вот погибнуть в результате несчастного случая вполне. - Я помню, - Рудин облизал пересохшие губы, - Она лежала вместе со мной в морге. - Знаю, - мужчина положил свою руку Андрею Евгеньевичу на плечо, - Ее отправили в тот же морг, что и вас.
- Как же она погибла?
- Как в плохой сказке... Марина упала с высоты третьего этажа и напоролась на ножку старого дивана, который лежал внизу. - Осина? - Осина, - печально ответил мужчина, - Вампира можно убить осиновым колом, как и говорится в легендах.
Честно говоря, даже я не знаю почему. Какая-нибудь повышенная чувствительность или что-то вроде того... - Что это был за дом, рядом с которым валялась раскуроченная мебель? - поинтересовался Рудин.
- О, это знаменитый дом. Наше святилище, если можно так сказать. Заброшенное здание... Люди часто рассказывают истории про дома, в которых творятся странные вещи. - Откуда же там оказалось то, что может вас... - Андрей Евгеньевич осекся, - Откуда там то, что может нас убить?
- Вампиры чрезвычайно консервативны. Это вполне объяснимо. Мы живем, а все остальное приходит и уходит. Хочется сохранить частицу времени...
- В доме и рядом с ним все осталось так, как было много лет назад?
- Да, - мужчина кивнул головой, - Неизменность - одно из самых необходимых условий обряда посвящения. А здание служит как раз для этого. Мы собираемся там каждый раз, когда принимаем в свои ряды неофита.
- Кого?
- Существо, которое уже почти стало вампиром, но еще не до конца. Для завершения ритуала нужно напоить неофита кровью того вампира, который его укусил... Или моей кровью... Марина погибла совершенно случайно. Давно надо было заменить перекрытия на третьем этаже. Но ведь нельзя. Дерево хранит память обо всех обрядах посвящения за последние шестьдесят лет.
- По-моему, я понял...
- Вы правильно поняли, - снова перебил Рудина человек в черном, - Нарушилась последняя цепь обряда и ваше пробуждение произошло не в могиле, как положено, а в морге. В тот самый момент, когда погибла Марина - вампир, с которым вы были неразрывно связаны. Потребовалось мое вмешательство. Только я могу установить телепатическую связь с любым другим вампиром. Остальным это подвластно только с теми, которых они непосредственно посвятили. Марина, например, могла связаться с вами... Такая вот система.
- Что будет с моими родственниками? - неожиданно спросил Рудин, - Они наверняка уже знают о моей...
- Смерти?.. Да, они уже знают. Ничего с ними не будет. - Но я же ушел из морга!
- И что для них это меняет? Они, конечно, не смогут вас похоронить. Поднимется волна слухов.
Патологоанатом, которая вас видела, окажется в сумасшедшем доме. Тело пропало и все тут.
- Значит, теперь у меня другая жизнь?
- Другая. - Жестоко...
- Всему виной несчастный случай с Мариной. Людям долго еще предстоит расхлебывать его последствия. Вы же сегодня убили несколько человек. Будет следствие, но вряд ли убийства свяжут с вами. Для человечества вы мертвы. Но осторожность не помешает.
- Надо будет скрываться?
- Я отправлю вас в одно замечательное место за пределами Москвы, где живут наши собратья. Такая резервация для вампиров, - мужчина усмехнулся, - Там можно спокойно жить... И охотиться.
- На кого?
- На людей, естественно. Видите ли, охотничий инстинкт заложен в каждом вампире. Потому-то вы и нападали сегодня на всех этих людей. Не зная, правда, что ваша цель - пить кровь, а не просто убивать.
Уникальный случай.
- Я воспринимал их, как домашний скот, - произнес Рудин, останавливаясь. Мужчина тоже остановился и посмотрел на Андрея Евгеньевича.
- А как же еще их воспринимать? - сказал он, - Люди - источник жизни для вампира. Так же, как и домашний скот для людей. Но есть один момент...
- Догадываюсь какой.
- Именно. Охота на человека, укус и высасывание крови сродни хорошему сексу. Вампиры ведь не могут заниматься сексом. Эта часть обычной человеческой жизни для нас закрыта. - А любовь?
- Можем ли мы любить?.. Можем, но только себе подобных. Любовь и влечение, правда, возникают иногда и к людям. Тогда выход один - посвятить понравившегося человека. Так с вами поступила Марина. Это бывает редко. Обычно мы просто высасываем кровь, получаем свою порцию счастья, и жертва умирает... Вам светит потрясающая жизнь, дорогой мой.
- Да уж...
- Добро пожаловать в тьму, - с этими словами мужчина в черном костюме подошел к припаркованной на обочине машине - "Волге" черного цвета - и открыл заднюю дверь. Потом прибавил, улыбаясь странной улыбкой:
- У вампиров, как и у чиновников, тоже есть персональные шоферы.
