SoulGulutt

Предисловие
*****************************************************************************
Soul’Gulutt
*****************************************************************************
Но пока что это Они, кто умирал за него…

При перенасыщении сознания эмоциями или чувствами в конечном итоге не ощущаешь ничего. Можно лишь догадаться что случилось: холодная кованная сталь рассекла плоть ниже груди, медленно погрузилась в сущность, уничтожая попавшиеся на пути органы; тяжелый крепкий предмет сферической формы с прикрепленными маленькими лезвиями опустился на голову в районе затылка, споря с надеждами на последующее существование.
Но процесс не важен, как, впрочем, и результат. Свет в конце туннеля, последний коридор, путь в никуда – лишь дразнящий момент, и снова смерть извергает проклятую душу в тело, порой даже чистое, беспорочное, невинное, но разве это теперь имеет значение?
Кто бы это ни был: Великий и безжалостный Император, старый и дряхлый кузнец, простой воин, мудрый старец – все они оставляют мне то, что никогда мне не было нужно, стоя на двух ногах. Они встретили меня гордо выпрямив спины, героически поднявшись на ноги, как будто встречая неотвратимую героическую кончину… Когда-нибудь мне придется за это отвечать, и я отвечу.
Серое пространство стало потихоньку обретать синие тона. Солнце светило так близко, что, казалось, освещает легкие облака алым цветом прямо изнутри. Море выстилало широкую тропинку к месту под солнцем, покачивая ее мягкими но тревожными волнами. Ветер дул. Песок периодически шуршал под напором ленивых раскатистых волн.
Да, я тут, я жив и я безудержно голоден. Сделав медленный, оценивающий ситуацию, поворот вокруг своей оси, постепенно перебирая мягкий и теплый песок ногами, для меня всё стало ясно.
Крохотный песчаный необитаемый островок, который даже крабы не удосуживаются посетить. Две кокосовые пальмы подчистую обнесены голодными руками, моими руками, оставляющими разбитую скорлупу бесцельно валяться на песке. Безуспешные попытки развести драгоценный в ночную пору костер тоже не ускользнули от взгляда на этот новый мир, мир не принадлежащий мне.
Смех вырвался из озябшей от болезней груди, не смех – хохот:
- Ха-ха-ха-ха! Теперь ты спасаешь людей от безумия? Или ты ошиблась на этот раз?
Но амулет так бесцельно и болтался на груди. Я обернулся найти ответ, ответ на мой вопрос. Пальмы были целы, на скорлупах ничего не выцарапано, а на песке никто даже не пытался ничего начертить. Что-то не клеилось.
Внезапное неистовство стало подступать снизу, заселять грудь, шею, плечи, лицо, но это было лишним. В одно лишь мгновение я сумел отогнать приступ ярости и снова залился болезненным смехом.
-Что же ты преподнесла мне на этот раз? Тебе не удастся меня сломить, слышишь? Никогда!
Волны продолжали свою не прекращающуюся войну с берегом – то наступая, то отступая от него. Война настолько тихая и отдаленная, что не вызывала ни страха ни тревоги, а лишь теплое спокойствие.
Согнуть избитые ноги, опуститься на колени, а потом растянуться на мягком песке. Мне это нужно как никогда. Еда не нужна, чтобы отдыхала душа. Буду лежать пока не скончаюсь от голода, а дальше сориентируюсь.
Тихо… как же тихо….
Солнце утонуло, море поглотило райскую тропу, вокруг возникла тьма, на которой существовали в сладостном одиночестве, отчужденно друг от друга, звёзды и одна единственная луна, предпочитающая вести свой путь по небу в ночи. Холодный бриз бодрил душу, угнетая тело. Маленькие невидимые облачка летали по вездесущему мрачному пространству.
Моя душа лежала в узурпированном теле, требуя покоя от мыслей, сновидений и контактов с другими людьми.
Луна ушла, звезды потухли, и снова проснулось солнце, символ жизни и радости, но что это!? Что посмело омрачить мой отдых?
Проклятие! Этот корабль направляется к этому острову!
Теперь это не обреченное на безумие тело. Это был человек. Человек, который мог бы почувствовать безудержную радость спасения, который цеплялся за жизнь не имея надежды, лишь веря в то, чего его лишил я…
Отчаяние… В очередной раз понимаю с абсолютной точностью какой смысл имеет это слово…


Послесловие
*****************************************************************************
Wrap of Ire
*****************************************************************************

Как-то раз он встретил молодую девушку, и она по его словам была на столько живая, излучала столько света и радости, что он полюбил её. Полюбил как своего ребенка, как свою единственную дочь.
И он стал следить за тем, чтобы она не встречалась с теми проблемами, что могли сломать её дух, или заставить гнуться под ними. Он взял её в ученицы, стал готовить к возможной встрече с такими проблемами. Она грела его ослабшую душу, и он никогда не сковывал её, не ограничивал в свободе мыслей и действий, не учил что плохо, а что хорошо. Он знал, что она сама прекрасно знает это все и просто решил дать ей частицу того опыта, который мог бы оберегать её в тяжелую минуту.
Но не прошло и месяца, как с ними приключилось следующее:
В лучах рассвета они шествовали по весенней улице города. Щебетали птицы, деревья небрежно роняли тёмные рванные полупрозрачные плащи на мощенную камнями дорогу. Она делилась с ним своими сомнениями по поводу совершенных поступков, а он рассказывал ей параллельные истории, наполненные кристально чистой моралью, укрепляя ее уверенность в себе, но и не поселяя в ее разуме самоуверенность.
Она смеялась, он счастливо улыбался, вытирая назревающие слезы с глаз долой. Все было прекрасно, он знал, что судьба свела его с содействием правого дела…
Но беспокойство играло с ним, заставляя сосредоточенно слушать, видеть и думать по сторонам. И беспокойство было не напрасно. Пустующие улочки были не от длительного сна населения города – все собрались в центре огромной толпой, гигантским тихим зверем, шуршащим шепотом своих безмерных конечностей. Лицо учителя искривилось в гримасе отвращения к безысходному происшествию. Она продолжала идти и лить свой голос в туннеле зеленеющих деревянных стен и небосвода, не заметив происходящего. Ее голос прервал крик бодрого и надменного молодого человека, вначале голося суровым приговором, иногда прерываясь чересчур высокими нотками, пытаясь совладать со своим возбуждением.
То были обвинения, проклятия, осуждения. Она ничего не могла понять, её отвели в сторону несколько мужчин, подальше от учителя, а его продолжали обвинять в колдовстве, чернокнижии, ереси, в ношении в себе демонического отродья, во всех грехах, которые только знали. Все происходило так быстро, и в то же время так плавно и нежно. Воздух стал густым, мягким, все смешалось в кучу. Он смиренно шел, куда его вели, показывая ладонью ей, чтобы она стояла на месте, не двигалась, шевелил губами, молвил, что так и должно быть, что все хорошо. Она закричала, пытаясь прорваться к нему, защитить его, своего учителя, заменяющего ей отца.
Она была сиротой. Невысокой и нежной, стройной и грациозной, с вьющимися рыживато-осенними волосами; с множеством веснушек на почти всегда смеющемся лице. Курносая и кареглазая. Она была влюблена в крепкого и озорного парня, работающего у мастера кожных изделий подмастерьем. Она любила запах необработанной кожи, любила его крепкую фигуру, лицо с ухмылкой, большие и сильные руки, его руки, которыми он ударил её за то, что она побежала на помощь своему учителю.
Со стеклянными глазами девушка летела на землю, все еще передвигаясь к нему. Брань мужчин, проклятия, обвинения женщин и старых баб, угрозы, плевки, летящие гнилые фрукты и овощи… Белая ярость затмила его рассудок, удар-другой, крики, вопли, паника, девушка летела на землю, он летел защитить её, оберечь, отомстить, у него ничего кроме неё не было, ничего.
Холод прошел по нагой шее, мир завертелся и упал на него всем своим весом, раздавливая все цвета в одно большое белое пятно, вращающееся в полной тьме. Круглое стало квадратным, появились колонны, цвета стали занимать свои места, немного потолкавшись и помешавшись в гуще света. Бежевые колонны держали потолок, вместо пола была песчаная почва, стены были усеяны людьми, лицезревшими происходящее в середине помещения.
Раздражающий удар по локтю навлек на себя все внимание, вся ярость, все отчаяние влилось в кулак, сжимающий деревянную рукоять палкообразного меча. Удар наотмашь напрочь снес голову светловолосому юноше лет пятнадцати. Возможно это когда-то был лучший друг хозяина тела, все не имело больше никакого значения. Почти все…
Под оханье толпы размашистыми шагами мгновенно был покинут зал, улица, городок, не было ни голода, ни усталости – была лишь злость, ненависть, отчаяние…
Он знал множество городов, множество троп – он бежал туда, не останавливаясь, не щадя тело бедняги, останавливаясь лишь затем, чтобы отобрать у невинных проезжих свежих лошадей и затем, чтобы припасть к чистому ручью, с плачем глядя на юное лицо красивого парня, смотрящее на него уставшими печальными глазами из ручья.
Он бежал, ехал, несся туда, куда ехать не было уже смысла.
Почти пустующие улицы крыли в себе некую печальную повседневность, дома молчали в тени вечерних звезд, люди сновали из стороны в сторону, очистив сознание от забот и полезных мыслей, поглядывая на несущегося по улицам и переулкам юношу.
Земля была усеяна гнилыми фруктами и овощами. Камнями и грязью. Маленькие иссохшие ноги висели над землей, покачиваясь от малейшего нежного ветерка. Один сандаль оставил часть её тела, обнажая стопу, которая своим цветом сливалась с окружающим мраком. Тело истощилось, мертвое лицо держало на себе гримасу ужаса и боли, руки были вместе привязаны над головой к деревянному бруску виселицы. Волосы потеряли свой цвет, как и веснушки, пустые глазницы глядели на черных птиц. В воздухе стоял мерзкий сладкий запах.
Ужасный истошный вопль послышался из его истощенной груди. Душераздирающий крик пробудил все это ненавистное население, все стали собираться на улицах, усеянных уже горящими фонарями. Крича и плача маленький истощенный юноша внезапно стал разбивал плоть здоровых мужчин в дребезги. Всех, вне зависимости от возраста, пола и положения в обществе. Богатых и нищих, стариков и девушек – убивал, уничтожал, раздавливал как мерзких насекомых, превращал их тела в куски багровой плоти. Палка сразу же сломалась, он брал камни, отбирал вилы, лопаты, отнял саблю у мертвого стражника, но и та не долго выдержала. Три стрелы торчали из его ноги, живота и плеча, Он плакал кровавыми слезами, кричал беззвучным хрипом, но тут его остановила четвертая стрела, застрявшая в глазном яблоке, и глубже.
Но дух его кричал в яростном отчаянии. Он опять примчался туда истощенный и отчаянный – дабы добить их всех. Раздавить, уничтожить.
Запах смерти и ужаса наполнил безлюдный город. Пожилой мужчина со всхлипыванием опустился на колени. Из левой руки торчала поломанная кость. Слезы пробивали в красной маске розовые тоннели, капали красными каплями на ту дорогу, по которой они шествовали. Сломанная стрела торчала из груди... где они общались и смеялись… Глубокая рана в ноге пульсирующее извергала красную жидкость... где они ели сорванные с деревьев фрукты, чей сок стекал по её маленькому нежному подбородку. А взрослый мужчина продолжал тихо плакать, всхлипывая, потрясая головой, подергивая нижней губой, пока не упал и его глаза не окрасились в пустые тона.
Тогда он попал на безлюдный крохотный островок. Лег возле кучи дров, которые должны были быть костром, под пальмой и только подумал: “Тихо… как же тихо….”.

Это всего лишь предисловие и послесловия одной забытой легенды...