Литературный клуб

Литературный клуб Братства Вампиров. Творчество посетителей сайта. Вампирские стихи, байки, поэзия, проза, рассказы

  • Home
    Home This is where you can find all the blog posts throughout the site.
  • Categories
    Categories Displays a list of categories from this blog.
  • Tags
    Tags Displays a list of tags that have been used in the blog.
  • Bloggers
    Bloggers Search for your favorite blogger from this site.
  • Team Blogs
    Team Blogs Find your favorite team blogs here.
  • Login
    Login Login form

Оборотни

Стихи об оборотнях

Posted by on in Оборотни
Джон Хейг – Моя исповедь

Этот уникальный документ ярко и убедительно показывает, что вампиры и вурдалаки — не только мифическое порождение фольклора и литературы, не просто персонажи древних поверий и легенд. Жил в нашем двадцатом столетии, в добропорядочной и цивилизованной Англии человек по имени Джон Хейг, оставшийся в истории под прозвищем Лондонский Вампир. Этот неприметный субъект совершил серию чудовищных убийств с единственной целью — напиться человеческой крови. Когда Хейг в конце концов попался, суд признал его вменяемым и отправил на эшафот. Перед самой смертью чудовище пожелало написать последнее послание к людям. Мы много читали сказок и историй о вампирах, здесь же с нами говорит сама нежить, мы можем заглянуть в ее жуткий и причудливый внутренний мир, как бы сами почувствовать себя в шкуре вурдалака. а несколько дней до казни и своего последующего переселения в Музей восковых фигур мадам Тюссо Лондонский Вампир потребовал провести генеральную репетицию казни — он был существом дотошным и любил аккуратность. А напоследок, перед повешением, Хейг сказал: «Мне не жаль покидать Англию, тут слишком много предрассудков».Право на публикацию «Исповеди» купили несколько журналов, в том числе «Франс-Диманш», откуда и переведен этот документ.

Завтра меня повесят. В первый и последний раз я войду в ту из дверей моей камеры, которая никогда при мне не открывалась. Через одну дверь заходят ко мне надзиратели. Но я знаю, что через другую дверь, которая всегда заперта, выводят на казнь. Это воистину порог мира иного. Я перешагну его без страха и угрызений совести. Люди осудили меня, потому что меня боялись. Я угрожал их жалкому обществу, их порядку. Но я выше их, я живу более возвышенной жизнью, и все, что я сделал, все, что называют преступлениями, я совершил, движимый божественной силой. Вот почему мне безразлично, что меня называют негодяем или сумасшедшим, безразлично и то, что глупые женщины рвутся посмотреть на меня. Надзиратель сказал мне, что в тюрьму на мое имя приходит много писем от этих легкомысленных созданий. Я спрашиваю себя, есть ли на земле кто-нибудь, способный меня понять. Мне и самому иногда это трудно и, записывая сегодня все, что я испытал, я не надеюсь найти достойного читателя. Первый, кого я убил,— Уильям Дональд Мак-Сван. Позднее мне пришлось убить его отца и мать. В том, как я познакомился со
Сваном, ничего загадочного нет. Он был владельцем игорного зала в Тутинге (пригороде Лондона). Это было в 1936 году. Я вышел из тюрьмы, где сидел за мошенничество. Это был мой первый срок. Я прочел в газете объявление Свана, которому был нужен управляющий для его игорного зала. Я жил в Уэйкфилде, в Йоркшире. Я телеграфировал ему, и он меня взял на работу. Я проработал на Свана год, а затем уволился. Мне было проще зарабатывать деньги в одиночку посредством нескольких ловких подлогов. К несчастью, я попался, и по нескольким приговорам мне пришлось пробыть в тюрьме до сентября 1943 года. Выйдя из тюрьмы, я возобновил знакомство с молодым Сваном. Дела его шли неплохо. Он вложил деньги в недвижимость и занялся легкой промышленностью. Совершенно случайно я нашел работу в той же сфере и скоро открыл свое дело осенним вечером 1944 года я встретил Свана в кафе в Кенсингтоне. Он был встревожен — боялся мобилизации и признался мне, что хочет скрыться от призыва. С тех пор я часто с ним виделся, он даже
познакомил меня со своими родителями. Как-то ночью я предложил ему зайти ко мне, посмотреть мою квартиру в подвале и мастерскую на Глостер-роуд, 79. Молодой Сван отправился со мной. Мы вошли вместе...Чтобы объяснить то, что я сделал потом, нужно вернуться в далекое прошлое, в мое детство. Следует сказать о моих тогдашних
снах. оя мать очень любила толковать сны, она верила, что они предсказывают будущее. Она покупала все книги на эту тему, и я тоже их читал. Мать иногда предугадывала болезнь или смерть близких. Ее предчувствия всегда подтверждались. Позднее я тоже обрел этот дар. Первый сон, который я помню в точности, относится ко времени, когда я пел в хоре кафедрального собора Уэйкфилда. Ночью, засыпая, я видел мучения распятого Христа. В церкви я созерцал распятие и, улегшись в постель, видел голову в терновом венце и все тело Христа, кровь, текущую из ран. Меня охватывал страх. В другом сне я строил огромную выдвижную лестницу, по которой забирался на Луну. Оттуда я смотрел на Землю, лежащую у моих ног, маленькую, как мяч. Что означал этот сон? Я думаю, он означал, что я совершу в жизни нечто грандиозное, такое, чего не сможет никто. Чаще всего мне снилась кровь. Сны играли ужасную и таинственную роль в моем существовании. Однако вкуса крови я еще не знал.
Я попробовал ее случайно и навсегда запомнил этот вкус. Мне было лет десять. Я поранил руку металлической массажной щеткой. Когда я лизнул выступившую кровь, все во мне перевернулось. Липкая, горячая и соленая жидкость, которую я отсасывал из ранки,— это была сама жизнь. Это открытие годами не давало мне покоя.
Вскоре я стал нарочно резать себе палец или руку, чтобы приложить губы к свежей ране и снова почувствовать этот невыразимый вкус. Так случай, отбросив века цивилизации, возвратил меня к тем легендарным временам, когда в человеческой крови черпали силу. Я понял, что принадлежу к роду вампиров. Почему? Почему именно я? Не могу объяснить. Я лишь описываю то, что испытал;
Вспоминаю о других случаях из моей юности, где кровь играла важную роль.
Подростком во время любовного свидания я, целуясь, укусил девушку в губы. Это случилось помимо моей воли и желания. Я сделал это бессознательно, когда ее горячий рот прильнул к моему. Затем наступило просветление и я убежал, не попробовав крови по-настоящему. Иначе не знаю, что могло бы случиться.
Но ни одно из этих происшествий не пробудило во мне ту безумную, нестерпимую жажду, тот великий зов крови, который мне пришлось услышать позднее.
На Пасху 1944 года я путешествовал в автомобиле по Сассексу. Проезжая местечко Три Моста, я слишком поздно увидел выскочивший навстречу грузовик. Удар был страшный. Моя машина опрокинулась. Я не потерял сознания, но глубоко рассек голову и истекал кровью. Мне удалось выбраться из перевернутого автомобиля. Кровь текла по моему лицу и попадала в рот. Этот вкус окончательно пробудил мою натуру. Ночью я увидел ужасный сон. Я видел лес распятий, постепенно превращавшихся в деревья. Сначала мне показалось, что с ветвей стекали капли росы или дождя.
Приблизившись, я понял, что это кровь. Вдруг весь лес начал извиваться, и кровь заструилась из деревьев. Она сочилась из стволов. Красная, лилась она с ветвей. Я чувствовал, что слабею, что силы оставляют меня. Я увидел человека, который шел от
дерева к дереву и собирал кровь. Когда чаша наполнилась, он приблизился ко мне. «Пей!» — сказал он. Но я не мог пошевелиться. Видение исчезло. Однако я по-прежнему чувствовал, что очень ослаб, и всем своим существом стремился к чаше. Я проснулся в полубессознательном состоянии. Я все время видел руку, подающую мне чашу, до которой я не мог дотянуться, и страшная жажда, в наши дни не знакомая никому из людей, навсегда вошла в меня. Три или четыре ночи подряд я видел тот же сон, и с каждым пробуждением ужасное желание все больше переполняло меня.
Теперь вы поймете, что могло случиться с молодым Сваном в тот осенний вечер, когда он оказался у меня один. Я убил его ножкой от стола или обрезком трубы, уже не помню точно. А потом я перерезал ему горло перочинным ножом. Сначала я попытался пить кровь, но это было очень неудобно. Я не знал, как за это взяться. Я держал тело над раковиной и пытался собрать красную жидкость в стакан. В конце концов я, кажется, стал медленно сосать прямо из раны, чувствуя глубокое удовлетворение.
Когда я поднялся, присутствие мертвого, тела меня ужаснуло. Угрызений совести я не испытывал. Я спросил себя, как мне отделаться от трупа. Потом пошел спать.
В ту ночь мне приснились лес и чаша. Но на этот раз мне удалось схватить ее, и я напился крови с не меньшим удовлетворением, чем наяву. Проснувшись, я вспомнил о содеянном и спросил себя, как я смог дойти до такого. Я вернулся в подвал. Наконец до меня дошло: необходимо решать, как поступить с телом. Я не подумал об этом заранее, но теперь я ясно увидел хороший способ. В моей мастерской было много серной и соляной кислоты для обработки металла. Моих познаний в химии хватало, чтобы понимать, что человеческое тело состоит большей частью из воды, которая легко соединяется с серной кислотой. К несчастью, у меня ничего не было подготовлено. Только на шестой или на седьмой раз я стал заранее готовиться к уничтожению
трупов. Следовало найти емкость. Я отыскал на кладбище нечто вроде металлического бочонка. Чтобы перевезти его в погреб, я одолжил у подрядчика на стройке тачку. Я поместил тело Мак-Свана в бочонок. Теперь следовало налить туда кислоту. Пришлось воспользоваться ведром. Я не подумал о парах, которые мне сильно мешали,—
пришлось выйти на свежий воздух, чтобы немного отдышаться.
Закончив эту работу, я вышел из подвала и закрыл за собой дверь. Вернувшись туда через некоторое время, убедился, что операция удалась. Тело растворилось. Я приподнял люк, сообщающийся с канализацией, и вылил в него эту бурду. Если бы от
Мак-Свана и осталось что-то, все оказалось в море, вместе с лондонскими нечистотами. Теперь следовало объяснить исчезновение молодого человека. Я вернулся туда, где жил Мак-Сван, чтобы встретиться, с его родителями. Я объяснил, что их сын в бегах и скрывается от воинской повинности. Написав несколько писем его почерком, я отправил их из Шотландии. Старики поверили письмам и не заявили в полицию. Я никогда особенно не боялся разоблачения, а угрызения совести были мне
незнакомы. Меня вело высшее существо, оно было вне меня и проверяло каждый мой шаг. Через два месяца после молодого Мак-Свана настал черед другой жертвы, на этот раз — женщины. Ей было лет тридцать пять. Это была брюнетка среднего роста. Я никогда прежде ее не встречал. Мы встретились на улице в квартале Хаммерсмит. Я столкнулся с ней на мосту и сразу же понял, что она должна умереть. У меня
был в разгаре период снов, и очень хотелось испить из чаши. Женщина согласилась пойти со мной. Я ударил ее по голове и напился крови. И на этот раз я не продумал, как избавиться от тела, но у меня еще оставались кислота и бочонок. Я поместил в него молодую женщину, додумался, что удобнее накачивать кислоту насосом. И отправился его покупать. Лишь после второго Мак-Свана, отца Уильяма, я догадался использовать нечто вроде маски, чтобы не вдыхать пары. Затем я раздобыл резиновый фартук, сапоги и перчатки. В этом облачении, вооружившись деревянным колом, я перемешивал раствор. Обоих стариков Мак-Сванов я убил в один день. Полиция так и не заметила исчезновения семьи Мак-Сванов. А ведь это было в
разгар войны, когда каждый гражданин многократно проверялся из-за продовольственных карточек и всяческих документов, которые
постоянно требовались от всех. Я никого не убивал ради наживы. Если деньги были, я брал их и считал это новым доказательством заботы высшего существа обо мне. Но деньги для меня были чем-то второстепенным. Что касается дела Мак-Сванов, то я явился к адвокату в Глазго и предъявил якобы заверенный нотариусом контракт,
представившись Уильямом Дональдом Мак-Сваном. Я с легкостью подделал его подпись -у меня имелся богатый опыт подделки документов. Благодаря этому предлогу, я смог устроить распродажу собственности семьи Мак-Сванов. Эта серия сложных операций продолжалась два года и принесла примерно 4000 фунтов. Но, повторяю, это было не столь важно. Я мог бы с не меньшим успехом
зарабатывать на жизнь обычным мошенничеством. Скажем, я выгодно спекулировал автомобилями. Я даже мог превращать армейский бензин, окрашенный в красный цвет, чтобы им не торговали налево, в обычный, которым могли безнаказанно пользоваться гражданские лица. На одном этом можно было бы заработать состояние.
В ходе судебного разбирательства они спрашивали меня, каким ножом я перерезал горло жертвам. Мне трудно ответить, у меня было три ножа. И я хотел бы подчеркнуть в связи с этим, что не способен вспомнить какие-либо подробности происходившего в те минуты. Когда я был под влиянием моих снов, я, можно сказать, не видел ничего, кроме протянутой ко мне чаши; я кричал от жажды, а влага не достигала моей иссушенной гортани до тех пор, пока я не затаскивал в свой подвал человека и не принимался с несказанным облегчением высасывать жизнь из его рассеченного горла.
Моей пятой жертвой был незнакомый молодой человек, Макс, но прежде я расскажу о номерах шесть и семь, молодой чете Хендерсонов. Арчибальд Хендерсон был лондонским врачом. У него была очаровательная молодая жена, Роза. Они исчезли в феврале 1948 года. Полиция никогда бы не раскрыла эту тайну, если бы не мое признание. Я познакомился с ними очень просто. Они напечатали объявление о продаже дома на Лэдброук-сквер. Я отозвался, потому что это хороший способ входить в контакт с людьми, я им пользовался неоднократно. Хендерсоны просили за свой дом 8750 фунтов. Я, к их большому удивлению, ответил: «Это слишком дешево. Если вы согласитесь на 10 500, я покупаю».Позднее я узнал, что Роза Хендерсон сказала тогда обо мне своему брату: «Я встретила величайшего из дураков».
Но брат ответил ей: «Если человек так говорит, его надо остерегаться». Как видно, чутье у него было.Впрочем, скоро я сказал Хендерсонам, что не смог собрать нужную сумму, и больше об этой покупке не вспоминали. Однако знакомство состоялось, и я сблизился с Хендерсонами. Эти люди были мне интересны и забавляли меня.
В то время они жили в Фулхэме. Мы провели вместе много вечеров. Я играл им Брамса на пианино, они слушали часами. У них был пес, великолепный ирландский сеттер рыжеватого окраса, по имени Пат, с которым мы подружились. Он напоминал мне
щенка, которого в детстве подарил мне отец. Впрочем, я всегда любил собак и помню, как возмутил какого-то идиота, заявив, что, если мне за рулем машины придется выбирать, кого задавить — собаку или человека, я в любом случае выберу человека.
Когда Хендерсоны погибли, я взял Пата к себе, а когда он ослеп, поместил его в один из лучших собачьих пансионов. Хендерсоны много рассказывали о себе, и скоро я узнал все, что их касалось. Это очень пригодилось мне в дальнейшем.
Мистер Хендерсон был вторым мужем Розы, а Роза — его второй женой. Он был вдовцом, она- разведенной. Ее первый муж, немецкий инженер Рудольф Эррен, в годы первой мировой войны служил в знаменитой эскадрилье «Цирк Рихтгофена» под командованием Геринга. После войны он поселился в Англии, а теперь опять живет в Германии. Удивительное совпадение: Эррен с женой одно время жили в «Онслоу-Корт», гостинице в Кенсингтоне, где я собирался поселиться. Роза была обречена на встречу со мной, и я узнаю в этом перст высшей силы, что правит мною.
После развода в 1938 году Роза вышла замуж за Арчибальда Хендер-сона, блестящего врача с богатой практикой. Они жили роскошно, и Роза появлялась на светских приемах в великолепных туалетах, увешанная драгоценностями. Это была очень красивая и живая брюнетка. В 1926 году она участвовала в конкурсе красоты и ее фото напечатали в газетах. Чтобы закончить о Розе, добавлю, что она была дочерью врача из Манчестера и что у нее имелся брат, Арнольд Барлин, осмотрительный Делец, который еще сыграет важную роль в этой истории. Примечательно, \' что он заподозрил неладное еще тогда, когда я предложил Хендерсонам слишком большую сумму за их дом. Во времена моего сближения с Хендерсонами мне приснился особенно мучительный сон. О! На этот раз то были уже не окровавленные деревья и не протянутые ко мне чаши крови! В новом сне я вгрызался в горло маленькой дочери моих друзей и жадно пил ее кровь. При мысли о том, что я мог, пусть даже во сне, причинить зло тем, кого уважаю и люблю, я пришел в ужас. Что до Хендерсонов, они не были моими друзьями. Занятное знакомство, не более того. А когда я знаю, что человек может стать моей жертвой, это странным образом мешает мне испытывать к нему дружеские чувства. Роза призналась мне, что при внешнем блеске они с мужем испытывают финансовые затруднения. Так что я убил их не ради выгоды.
У Арчи были долги, и они с женой часто ссорились из-за денег.
В 1948 году Хендерсоны отправились в Брайтон и поселились в гостинице «Метрополь». Период моих снов в это время достиг кульминации. Я от них совсем заболел. Арчи жаловался на мою рассеянность: я совсем не обращал внимания на то, что он говорит. Я уже был всецело охвачен моей ужасной жаждой. Мне снова снились леса из распятий, превращавшихся в деревья, с которых стекала кровь. И я просыпался, одержимый звериным, нестерпимым желанием. Моей новой жертвой должен был стать Арчи. Под каким-то предлогом я привез его из Брайтона в Кроули и в моей мастерской на Леопольд-роуд всадил ему в голову пулю из его собственного револьвера, который украл у него на одной вечеринке. Вернувшись в Брайтон, я сказал Розе: «Арчи у меня стало плохо. Это не опасно, но он хотел, чтобы вы приехали. Я отвезу вас».Она поехала со мной, ни о чем не подозревая. В мастерской я сразу же убил ее, уже не помню как. Я высосал большую часть крови Арчи и Розы. Меня защищала незримая рука. Я был настолько уверен в себе, что оставил трупы в мастерской, когда выходил купить респиратор и новую емкость для кислоты. Респиратор, как я уже объяснял, защищал меня от испарений серной кислоты, покуда я мешал свою бурду. Новая емкость требовалась для второго трупа. Я оставил Арчибальда и Розу в подвале, ни о чем не тревожась. Первого я собирался растворить в пятницу, во второй половине
дня. А в субботу после полудня красивое, еще недавно полное такого очарования тело Розы Хендерсон растаяло в кислоте, как тает от жары восковая куколка. Его форма и цвет исчезали медленно, как гигантский кусок сахара, который я помешивал большой
палкой, долго, терпеливо, спокойно...Я вернулся в Брайтон, тоскливый общедоступный курорт, оплатил в отеле счет Хендерсонов, забрал их вещи и Пата, славного пса,
и вернулся к себе. Следовало отвести подозрения тех, кого могло бы встревожить исчезновение супругов. Я написал домовладельцу Хендерсонов в Фулхэм и брату Розы в Манчестер, безупречно подделав почерк и подпись молодой женщины. Остроумная находка — я воспользовался фирменной бумагой отеля «Метрополь». Я объяснил, что по причине неких трудностей семья Хендерсонов решила эмигрировать в Южную Африку и что их другу (мне) поручено заняться их делами. Хендерсоны умерли 13 февраля. 17-го числа мне позвонил брат Розы, Арнольд Барлин. Впрочем, он и раньше звонил мне по вопросу недвижимого имущества его сестры. «Что происходит?» — спросил он. «Не беспокойтесь,— ответил я.— Я заключил с Арчибальдом
соглашение. Я передал ему до отъезда 2500 фунтов. Если он не вернет их через два месяца, его машина и его дом по договору перейдут ко мне. Впрочем, я могу показать вам письмо от Арчибальда с просьбой оплатить его счет в гостинице в Брайтоне и
забрать Пата — помните, его пса? У меня есть и договор, который мы оба подписали». (Я заранее предусмотрительно приготовил обе фальшивки.) Недоверчивый Барлин приехал в Брайтон. Хозяин гостиницы сказал ему, что я действительно приезжал за собакой и оплатил счет. Через несколько дней Барлин приехал ко мне вместе с женой. Я подготовился к этому посещению. Я объяснил им, что причиной отъезда была семейная ссора Хендерсонов. Они решили уехать, чтобы не впутывать родственников в свои проблемы. Я повез Барлинов в моей машине на вокзал, к манчестерскому поезду. Вдруг миссис Барлин наклонилась и подняла с пола маленький
блокнотик. Она воскликнула: - Но это же записная книжка Розы! Мне хватило присутствия духа, чтобы сразу ответить:- Ах да, она, наверное, выпала, когда я вез их вещи из Брайтона. Однако после этого наступило неловкое молчание. Перед тем как
выйти на перрон, Арнольд Барлин сказал мне: - Если моя сестра и деверь не объявятся до понедельника, я сообщу в полицию .В этот миг я мысленно внес Барлина, его жену и их сына в список моих ближайших жертв. Итак, они собирались заявить в полицию в понедельник; однако в субботу им пришло письмо следующего содержания:«Мой дорогой Арнольд, вы так давно не получали от нас известий, что, наверное, волнуетесь. К несчастью, Арчи как-то догадался, что я собираюсь его оставить после нашего возвращения в Лондон. Мы поссорились из-за этого в Кингсгейте. Он обвинял меня в том, что у него неприятности, что я трачу много денег. Даже пригрозил покончить с собой, если я от него уйду. Оставалось одно — действовать быстро. Он занял денег у Джона Хейга (вы, может быть, помните его по Беркли), а я осуществила план, составленный мной на этот случай. Все идет очень хорошо, хотя нам и пришлось некоторое время постыдно лгать.
Я думала, что мы сможем приехать к вам в конце этой недели, но следует проявлять осторожность по крайней мере недели три. Мы избегаем тех мест, где Арчи обычно бывал. Он очень мил и почти не пьет. В следующий вторник мы поедем в Ньюкасл. Это все, что я хотела вам сказать в этом письме. Вы все поймете, когда мы снова увидимся. Надеюсь, что у Джона Хейга все в порядке. Сильно похолодало, и мне бы нужно одеться потеплее, но я не поеду за вещами на Дейвз-роуд до нашего возвращения. Надеюсь, что у вас все хорошо. Не беспокойтесь. Мой привет Мамси»,
Под этим стояла торопливая подпись: «Роза». Подпись полностью успокоила Арнольда Барлина. В ходе следствия он вспомнил, что Роза назвала мать «Мамси», хотя обычно она говорила «Мамми». Были также описки и орфографические ошибки, но понимая, в каком состоянии была его сестра, он в тот момент не обратил на них внимания.
Признаться, я иногда делаю ошибки в правописании. Наполеон их тоже делал. Из-за ошибки меня один раз поймала на подделке полиция, когда я забыл одно «д» в слове «Гилдфорд». Позднее Барлин позвонил мне, чтобы узнать, нет ли новостей от его родственников. Через несколько дней я отправил ему почтовую открытку за подписью Розы. Потом ему взбрело в голову нанять частного детектива. Я посоветовал ему быть осторожным, сказав, что, возможно, у Хендер-сонов были сложности такого рода, о которых полиции лучше не знать.Чтобы покончить с этим, я решил играть по крупной. Я написал Барлину письмо на четырнадцати страницах за подписью Розы. Я так
хорошо знал частную жизнь Хендерсонов и так хорошо подражал стилю и почерку миссис Хендерсон, что все полицейские и эксперты Скотланд-Ярда восхищались позднее моим письмом как шедевром подделки. Я горжусь им, как Рембрандт мог бы гордиться своим лучшим полотном. Подделка для меня — искусство. С детства у меня было к ней призвание. Еще в школе я подделывал подписи учителей.
Этим письмом на четырнадцати страницах мне удалось убедить Барлина, что Хендерсоны готовятся уехать из Англии в Южную Африку. В письме объяснялось, что Хендерсоны оставили мне свой дом в покрытие предоставленной ссуды. Там был указан их новый адрес: Дурбан, Южная Африка, до востребования. Арнольд Барлин приехал в Лондон, чтобы уладить дела сестры. Я встретил его любезно и сказал: «Не очень-то красиво поступила Роза, уехала, не попрощавшись со старушкой матерью».
Впрочем, из-за этой старухи вскоре вышли ужасные осложнения. В феврале 1949 года она серьезно заболела. Барлин известил Розу. Ответа не было. Он позвонил мне и сказал: - Я беспокоюсь. Вообще, в следующий мой приезд в Лондон я иду
в Скотланд-Ярд. - Согласен,— сказал я.— Но прежде загляните ко мне.
-Конечно,— ответил он. Я не смог сдержать улыбку, услышав это. - Да,— сказал Барлин,— я хотел бы взять вас с собой, потому что вы располагаете всеми документами и бумагами по этому делу. -Разумеется,— ответил я.— А скажите, вы привезете с собой мадам Барлин и вашего ребенка? Я был бы рад их видеть. - Я вам это обещаю. Прекрасно,— сказал я в заключение,— я подготовлюсь, чтобы принять вас - Вы очень любезны,— ответил болван. Три или четыре дня спустя умерла старая мадам Барлин, и это задержало поездку ее сына в Лондон. На следующий день, просматривая газету, Арнольд Барлин в разделе происшествий прочел об исчезновении богатой леди, миссис Дюран-Дикон.
Озабоченный трауром и семейными делами, он читал рассеянно, но последний абзац заметки заставил его вздрогнуть. В газете говорилось: «В день своего исчезновения миссис Дюран-Дикон встречалась в универсальном магазине с неким Джоном Джорджем Хейгом, который явился в полицию, дал подробные свидетельские показания и предложил принять участие в розыске».
Арнольд Барлин был близок к обмороку. В один миг он понял все: исчезновение родных и то, что произошло бы с ним, его женой и ребенком, явись они ко мне. Ему едва хватило сил набрать по телефону «999», чтобы вызвать полицию. Я был обречен.
В разгар истории с Барлином произошел эпизод с Мэри, жертвой номер семь. Это было в Истбурне. Я встретил эту женщину, не то проводившую там отпуск, не то приехавшую на заработки, уже не помню, Во всяком случае, она была не из этих мест. Я знаю лишь ее имя, Мэри. Мы с ней долго болтали, и я пригласил ее поужинать со мной в Хастингсе. Мы пошли в кафе у моря. Был конец лета или начало осени - последние погожие дни. Закатное солнце на миг превратило море в кровь. Я вздрогнул. Перевел взгляд на Мэри, а она сказала, идиотка: «Красиво, правда? Как будто на цветной открытке». Я был далек от столь вульгарных впечатлений, я чувствовал, что меня охватывает дьявольская жажда. Я без труда завлек Мэри в Кроули. Мы
вошли в мою мастерскую на Леопольд-роуд. Тотчас же я схватил за
рукоятку какой-то инструмент и яростно ударил ее по голове. Затем над
резал ей шею и жадно припал к ране. Ночью мне приснился тот умиротворяющий сон, который я видел обычно после убийства. Призрак протянул мне чашу крови, и я пил
из нее большими глотками. Мэри говорила с уэльским акцентом. Помню ее летнее, бело-голубое платьице и открытые белые туфли. В сумочке у нее не было
ничего особенного, разве что флакончик духов. Я так и не смог узнать ее фамилию. Полиция тоже не сумела это выяснить. Перехожу к девятому человеку, умерщвленному мной. Предпочитаю употреблять это слово. Я не люблю говорить «убийство» - возникает впечатление жестокости и страдания. Умерщвлять, напротив, означает неукоснительно следовать воле всемогущего Духа, который вел меня и приказывал мне брать кровь мужчин и женщин. Человек- пешка в руках высшего существа.
Та же, внешняя сила решила теперь, что настало мое время умереть, и я принимаю ее божественное решение. К тому же я устал. Мои глаза не выдерживают. Я слишком много прочел и написал и спешу закончить эти воспоминания. Чтобы писать дальше, мне приходится надевать очки в золотой оправе, принадлежавшие доктору Хендерсону, моей шестой жертве. Но обратимся к миссис Оливии Дюран-Дикон, последнему человеку на этой земле, у которого я выпил стакан крови. Когда я ее
встретил, это была, как Выразился на суде прокурор, «женщина на закате жизни». Надо признать, именно с ней я был особенно небрежен. Вообще-то это мне не свойственно. Я люблю повторять, что лучше несправедливость, чем беспорядок. Но я чувствовал себя настолько защищенным высшей силой, управлявшей мной, что забыл принять элементарные меры предосторожности. Миссис Дюран-Дикон жила в том же семейном пансионе в Кенсингтоне, что и я. Там я с ней и познакомился. Я понравился этой старой даме, беседовал с ней о музыке, искусстве, литературе. Были у нас также философские и религиозные разговоры. Она написала книгу размышлении под заглавием: «Так говорил Господь». Сам я тоже выступал на религиозных собраниях. Помню, что умел растрогать слушательниц до слез. К тому же я написал несколько статей для религиозных журналов. Благодаря этому я был в милости у миссис Дюран-Дикон, которая, несмотря на мои сорок лет, называла меня «в высшей степени достойным молодым человеком». На суде публика узнала, по какому смехотворному поводу она пришла ко мне. Старая дама очень страдала оттого, что у нее выпали
ногти, и я сказал, что постараюсь сделать ей ногти из пластмассы в моей мастерской.
Так 18 февраля 1949 года она отправилась в свой последний путь. Я умертвил ее выстрелом в затылок. Затем надрезал ей шею и выпил стакан крови. Она носила на шее крест. Я ощущал бесконечное наслаждение, когда топтал его ногами.
Мой способ избавиться от тела был отработан до автоматизма. К тому же для миссис Дюран-Дикрн я заранее приготовил бочонок с кислотой. Я уже говорил, что небрежно проделал все эти манипуляции. Кислоту я купил на свое имя, не полностью сжег сумочку миссис Дюран-Дикон, и полицейские нашли ее куски. Я не полностью растворил тело, и было найдено достаточно останков, чтобы обвинить
меня в убийстве. В оправдание могу сказать, что с миссис Дюран-Дикон мне пришлось нелегко. Представьте, каково это — втиснуть в бочонок тело весом в девяносто килограммов. Но это недостаточно объясняет мою небрежность. Может быть, я просто устал убивать, и мне не терпелось покончить с миссией, возложенной на меня высшим божеством, и обрести покой хотя бы на том жалком клочке земли, где
хоронят казненных. Измучившись от возни с тяжелым телом старой женщины, я вышел выпить чаю. Вернувшись, я обнаружил, что оставил дверь открытой.
Кто угодно мог войти и увидеть труп. Я умертвил миссис Дюран-Дикон в пятницу. В следующее воскресенье я был у друзей. Одна девушка вдруг сказала мне: «Не смотрите на меня так!» Я отвел глаза, но исподтишка все же продолжал ее разглядывать. Тогда она заявила: «Я чувствую, что вы все еще на меня смотрите».
И вдруг закричала: «Убийца!» Этот дар прозрения (хоть я и не приемлю слово «убийца», я уже объяснял почему) кажется мне необъяснимым.
Вскоре полицейские, расследовавшие исчезновение миссис Дюран-Дикон, нашли у меня улики — останки ее тела, остатки вещей. Моя судьба свершилась. Теперь, когда все кончено и я завершаю свой рассказ, я хотел бы еще кое-что добавить. Одна из моих последних мыслей - о Пате, собаке Хендерсонов. Это был мой большой друг, и я очень доволен, что смог что-то для него сделать и позаботиться о хорошем уходе за ним. Может, это мелкое тщеславие, но оно вполне простительно для человека на пороге смерти: я хочу, чтобы одежду, в которой я был на суде, отправили в музей мадам Тюссо для моей восковой фигуры. Пусть туда передадут также мои зеленые носки и красный галстук в зеленую клетку. Надеюсь, что мой восковой портрет похож. Я желаю, чтобы хранитель музея Тюссо следил за безупречной складкой на моих брюках. В тюрьме я потолстел. Это неприятно. Надеюсь, что у моего изображения будет сохранена более стройная фигура. Хотел бы сделать еще одно забавное признание. Мои первые опыты с кислотами я провел в тюрьме, когда сидел за подлог. Одно время я работал в жестяной мастерской, там были различные химикаты. Я договорился с заключенными, занятыми на сельскохозяйственных работах, и они приносили мне лесных мышей. Часами я наблюдал за медленным растворением мыши в кислоте. Это мне очень пригодилось позднее, когда мне пришлось заставлять исчезнуть людей. Мыши и люди...— как говорится в Писании.
Во всяком случае, повторяю, что я умерщвлял не ради денег. Для этого мне было бы проще убрать моих родителей и получить наследство. На суде мне было очень скучно. Казалось, что я во второй раз смотрю один и тот же фильм. Но меня развлекли пикантные подробности, добавленные к моей истории некоторыми свидетелями.
Среди изобретений, работу над которыми я завершал, когда был арестован, есть способ воспрепятствовать утечкам газа в квартирах. Я мог бы спасти тысячи человеческих жизней. Этот труд на благо общества был прерван, чтобы спасти тех трех-четырех
малоценных людей, которых я мог бы уничтожить! Я нисколько не горжусь моими приключениями. Рок слишком тяжко давит на меня. Я все время думаю об этом стихе, кажется из Екклесиаста: «Свершилось то, что должно было свершиться».
Я знаю, что от двери моей камеры четырнадцать шагов до эшафота. Немногое отделяет меня от перехода в вечность. Сегодня идет дождь. Я вижу, как дождь стучит по верхушкам вязов, возвышающихся над стеной тюрьмы, и меня охватывает желание, которое я чувствовал иногда под сенью великолепного леса, я, совсем один, должен достичь цели, может быть, недостижимой. Я думаю о строках, написанных великим человеком древности, уже не помню кем. Мне кажется уместным процитировать их сейчас. «Пока не остановятся станки и не перестанут сновать челноки, Бог не развернет свиток и не откроет причину». Я родился 24 июля 1909 года в Стамфорде, в Линкольншире. Мои родители в то время жили в нищете. Отцу было тридцать восемь
лет, матери — сорок. Отец был старшим мастером-электриком, но оказался без работы. Родителям не на что было купить даже пеленки для будущего ребенка. Моя мать убеждена, что месяцы страданий и забот, предшествовавших моему рождению, стали
причиной моего, как она это называет, .психического заболевания. «Это моя вина,— сказала она.— Почему меня не судили вместе с сыном? Я так же виновата, как и он».
Положение родителей улучшилось лишь несколько, месяцев спустя. Они оба были очень религиозны. Отец стал главой религиозной общины Братьев. Они воспитывали меня в бесчеловечной атмосфере, хуже, чем в монастыре. Я не знал ни одной из детских радостей. У моего отца на лбу синеватый шрам, по форме напоминающий крест. Он объяснял мне, что это печать Сатаны. Он грешил, и Дьявол
наказал его. «Если ты согрешишь,— говорил он мне,— Сатана отметит и тебя так же».
На протяжении нескольких лет я искал на лицах людей эту синюю отметину. Поскольку ни у кого ее не было, я думал, что один мой отец согрешил, а весь остальной мир невинен. Каждый вечер я вспоминал, какие дурные поступки совершил за день. Если мне было в чем себя упрекнуть, я инстинктивно подходил
к зеркалу, чтобы проверить, не появилась ли на лбу отметина. Я ходил в школу до семнадцати лет и пел в хоре кафедрального собора. В воскресенье я вставал в пять часов, чтобы успеть к заутрене. Весь день я проводил в церкви. После вечерни, когда я возвращался домой, мои родители молились, и я присоединялся к ним.
Из-за этого странного образа жизни мои сверстники не любили меня. Однако я был всегда готов помочь ближнему. Я обожал животных, отдавал свою еду бродячим собакам. Еще я любил кроликов и диких птиц. В 1927 году, в восемнадцать лет, я почувствовал невыразимую потребность выплеснуть религиозный мистицизм, переполнявший меня. Я отправил в журнал статью «Об упадке человека», и ее опубликовали. Я верил в то, что послан к людям с великой целью. Я стал проповедовать Братьям. Когда я заговорил впервые, обнаружилась
чудесная вещь у меня есть дар слова. Толпа верующих слушала меня с трепетом, по лицам текли слезы. Мои родители были очень горды мной. И вот я, юный проповедник чистоты, всего через несколько лет оказался в тюрьме Лидса за подлог. Что произошло? Прежде всего виноваты мои руки, белые руки художника. Всю свою жизнь я их лелеял с каким-то мне самому непонятным фетишизмом. В тюрьме не хватает мыла и горячей воды, чтобы мыть руки несколько раз в день. Именно они не дали мне зарабатывать на жизнь честным и тяжелым трудом, который бы их изуродовал. Даже за мрачными манипуляциями, помешивая трупы, тающие в кислоте, я не забывал надеть резиновые перчатки. За рулем машины я надевал перчатки из кожи. У меня их множество пар, в тон цвету костюма и галстука. Год я проработал на фабрике моторов, год - в конторе, год -в компании «Шелл». После совершеннолетия я решил начать
собственное дело. Мы с компаньоном открыли страховую и рекламную контору, затем в 1933 году — фирму, торгующую световой рекламой. Все это принесло мне много хлопот и мало дохода. Я уже понимал, что быть честным не выгодно. В 1934 году я сделал решающий шаг. Люди так глупы. Я заметил, что система проката и продажи автомобилей очень плохо организована и позволяет легко мошенничать каждому, кто хоть немного соображает. И вот я поступил на службу в компанию, занимавшуюся прокатом и продажей автомобилей. В том же году, в июле, я женился на красивой девушке двадцати одного года, Беатрис Хэмер. Я женился на ней, чтобы уйти от
родителей. Я не мог жить с ними, с их религиозными принципами, после того как выбрал нечестную жизнь. Но мое семейное счастье длилось недолго. В ноябре меня посадили в тюрьму. Я торговал несуществующими автомобилями. Моя жена
решила, что больше мы не увидимся. Пока я был в тюрьме, она родила девочку. Этого ребенка удочерили неизвестные мне люди. Живет сейчас девушка четырнадцати лет и не знает, что ее настоящий отец - я, Джон Хейг, которого называют Лондонским
Вампиром. Я вышел из тюрьмы и вернулся к родителям, простившим меня.
За мое следующее предприятие я поплатился четырьмя годами тюрьмы. Выбрав в телефонном справочнике наугад фамилию стряпчего, я открыл под этим именем контору в другом городе. Я продавал моим клиентам несуществующие акции.
Когда я вышел на свободу, Великобритания воевала. Я нашел себе работу в Гражданской обороне. После кошмаров больших бомбардировок я отрекся от веры в справедливого и любящего Бога. Как-то раз я был на дежурстве вместе с медсестрой из Красного Креста. Завыли сирены. Они еще не замолчали, как уже падали
бомбы. Мы с медсестрой вышли, чтобы занять свой пост. Вдруг я услышал ужасный свист и бросился в подворотню. Бомба взорвалась с апокалипсическим грохотом. Когда я поднялся, контуженный, к моим ногам подкатилась голова. Это была голова моей недавней спутницы, такой веселой, милой. Как Бог допустил такую мерзость?
Теперь я верю не в Бога, а в высшую Силу, которая заставляет нас действовать и таинственно управляет нашей судьбой, не помышляя о добре и зле. Я рассказал, как она толкала меня на умерщвление людей, насылала ужасные сны, породившие жажду крови. Мне, тому, кто любит, обожает самых маленьких и слабых, приказано было убивать и пить человеческую кровь. Этого не может быть! Девять убийств, совершенных мной, должны найти объяснение где-то за пределами земного мира. Неужели они бессмысленны, неужели они - лишь сон безумца, полный шума и ярости, как сказал великий Шекспир? Значит, есть вечная жизнь? Скоро я это узнаю.
А пока — прощайте.

\"Иностранная Литература\", 1992 г.,№3, перевод с французского О. Ротенберг
Hits: 1709
0

Posted by on in Оборотни
БЕЗ НАЗВАНИЯ

Она медленно приподнялась. Осторожно, опасаясь, что боль снова вернется, осмотрелась. Так. Ее спальня. Это хорошо. Хорошо, что она не лежит сейчас в подворотне, истекая кровью. Окошко приоткрыто, и ветер свободно гулял по комнате, шелестя бумагами на тумбочке и раздувая тонкие шторы. Это тоже хорошо. Хорошо, потому что так ей было легче дышать, легче игнорировать эту чертову боль в ребрах. Она даже не успела рассмотреть, чем ее пырнули. И она не знала, кто ее нашел. Отключилась раньше. Ветер подул снова, и Интеграл с жадностью вдохнула аромат ночи, что он принес. Запах жизни. Она жива. Впрочем, в следующее мгновение, она об этом пожалела.
- Проклятье! – Интеграл скривилась от боли, пронзившей бок, рухнула на простыни, сжала зубы, чтобы не закричать…. Отпустило. Она отдышалась, вытерла дрожащей рукой пот со лба. Оперлась о стоявшую рядом тумбочку, медленно опустила ноги на пол, затем, постанывая, села. Прямо. Вздохнула. Бок был туго перебинтован. Несомненно, ее медики постарались. Так что волноваться по этому поводу нечего. Зато стоит подумать над тем, сколько времени она здесь провалялась, и что за это время могло случиться. И что случилось до того, как она здесь оказалась. Ее пырнули чем-то острым. Это ясно. В каком-то переулке. Как она оказалась в этом переулке? Если это была обычная операция, то что она там делала? Голова закружилась, и ее качнуло. Конечно же. Она потеряла много крови. Но не могла же она потерять ещё и память!
- С возвращением, хозяин.
От неожиданности Интегра дернулась, зашипела от резкой боли и вперила бешеный взор в возникшего из ниоткуда вампира.
- А стучаться тебя не учили?
Он довольно хмыкнул и пожал плечами.
- Зачем? Вы, люди, так любите эти бесполезные условности….
- Не начинай, - поморщилась она, - лучше сделай что-нибудь полезное. Например, принеси мне воды и обезболивающее…. Да перестань ты на меня так смотреть! Я серьезно. Иди.
Опешивший вампир растворился в воздухе. Через пару минут он появился снова, на этот раз, войдя через дверь. Интеграл усмехнулась. Хоть какое-то разнообразие.
- Стоит ли позвать Вальтера или вашего лечащего врача? – осведомился Алукард, протягивая ей стакан с холодной водой и таблетки.
Он слышал, как она вздохнула. Слышал её шаги, когда она спускалась по лестнице вниз. Слышал, как Вальтер окликнул её, когда она выходила за двери особняка. Слышал, как гравий шуршал под подошвами её ботинок. Слышал, как ветер развевал её волосы…. Она была расстроена. Миссия в Лидсе провалилась. Более сорока её оперативников погибли. Серас была ранена. И тогда призвали его. Там был всего лишь один вампир, достаточно древний, но ему не ровня. Ему вообще никто не ровня. Он быстро разобрался с «проблемой». И вернулся домой, с Серас на руках, как когда-то. И как тогда, его встретили холодные глаза хозяина.
- Остальные? – просто спросила она. Он покачал головой. Руки Интегры сжались в кулаки. Она перевела взгляд на Серас.
- Что с ней?
- Ничего особенного. Через пару ночей будет в порядке.
- Позаботься о ней, – её ровный, безличный голос. Он кивнул. Он подчинился. Виктория была уже достаточно сильным вампиром, раз выдержала перелёт из Лидса в Лондон. Не стоило за неё беспокоится. Он и не беспокоился. Просто заставил её выпить несколько пакетов медицинской крови и захлопнул крышку гроба. Она регенерируется. Кровь поможет. Свежая, конечно, лучше, но….Светало, и он тоже отправился спать. Но ему не спалось. Стены – ничто для вампира. Как и расстояния. Ему не давало покоя тяжелое дыхание Интегры. Конечно, организация «Хеллсинг» полностью восстановила свой боевой потенциал после случившегося два года назад. Королева поспособствовала. В качестве компенсации. Она же отдала приказ об уничтожении предателей. Но честь семьи Хеллсинг не восстановила, иначе слишком много пришлось бы объяснять прессе. Интегра поняла. И приняла. В конце концов, она служила Англии и Королеве.
Сегодняшний провал стал для Интеграл шоком, хотя она и не подавала вида, он знал, что это так. И сейчас его хозяин сидит у себя в кабинете, шурша многочисленными бумагами, изучает данные, анализирует. Она устала. Она расстроена. Она винит себя. Алукард распахнул алые глаза и мрачно уставился на крышку гроба. Она человек. А люди слабы. Люди не стоят его внимания. Даже хозяин не должен его волновать. Не должен, и тем не менее он не может уснуть. А она… она положила последнюю папку в стопочку на столе и ушла….
Он слышал, как кто-то шел за ней по пустынной улочке. Как щёлкнул, распрямляясь, складной нож. Нелепость. Лидер «Хеллсинга» может умереть от рук простого смертного, который даже не знает, на кого поднял руку. Обычный грабитель или убийца. Крышка гроба отлетела в сторону. Её ранили….
Она с вежливой благодарностью посмотрела на Алукарда и усмехнулась. Сейчас его манеры напоминали ей Вальтера.
- Нет. Не надо. Сейчас ночь. – Интеграл, поморщившись, проглотила таблетки, выяснив попутно, что глотать тоже больно. Вампир хмыкнул.
- Ваш дворецкий не спит. Он всё ждал, когда вы очнётесь, хозяин.
Она вздохнула.
- Зови.
Алукард растворился в воздухе.
Интеграл зло откинула одеяло.
- Вальтер, я не намерена валяться в постели, в то время, как по Англии расхаживают гули!!! И не только они…
- Но, сэр Интеграл, врач сказал…
- Мне всё равно, что сказал врач! У него своя работа, у меня - своя! – она резко встала, поморщившись от боли. – Я и так потеряла два дня. Два дня, Вальтер!…Кстати, я собираюсь переодеться….
- Да-да… Конечно, сэр Интеграл, простите, - дворецкий поспешно покинул комнату. Интегра вздохнула, скинула халат и начала снимать ночную рубашку. Она двигалась осторожно, стараясь не вызвать своими действиями новый приступ боли. Вальтер, конечно же, прав. Ещё рано. Но она должна приступить к своим прямым обязанностям. Провал в Лидсе был непростительной ошибкой. Её ошибкой. Интеграл перевела взгляд на стену. Нахмурилась. В ускоренном темпе застегнула, свежую, накрахмаленную рубашку и потянулась за брюками.
- Какого чёрта ты здесь делаешь???!!! - раздраженно прошипела она. На светлой поверхности стены расплылось черное пятно, в котором показалось ухмыляющееся лицо Алукарда. Через мгновение он уже стоял посреди её комнаты и оценивающим взглядом смотрел на её ноги.
- Пришёл узнать, как вы себя чувствуете, мастер.
- Будь любезен, отвернись, - процедила она сквозь зубы. Вампир послушно отвернулся. Впрочем, не слишком быстро. – Я нормально себя чувствую. Так что если ты удовлетворил своё любопытство, то….
- Мастер, неужели вы не желаете узнать, кто это был?
- Кто? Ты о чём? О том, кто ранил меня? Наша разведка мигом нашла его. Обычный психопат. Серийный убийца.
- Ах. Вы всё узнали. Действительно, вы не стали бы сидеть сложа руки, - он хихикнул. Интеграл поморщилась.
- Довольно! Скоро рассветёт. Тебя пора ложиться спать. – Она застегнула ремень на брюках. Потянулась за галстуком. Почти физически почувствовала его усмешку.
- Ещё не рассвело. Могу я повернуться?
Интегра покосилась в сторону. Зеркало. Она стиснула зубы.
- Мог бы и не подсматривать. Где твои манеры?!
- У меня их нет, - его губы растянулись в широкой улыбке.
- Я вижу.
- Так могу я повернуться?
Она сделала неопределённый жест рукой и подошла к зеркалу. Хоть там его не видно.
- Как Серас?
- В порядке. Как я и обещал. Кровь – лучшее лекарство для вампира, - проговорил он рядом с её ухом. Интегра вздрогнула от неожиданности. И резко переменила своё мнение относительно неспособности вампиров отражаться в зеркалах. Он был рядом. Прямо за её спиной. Если бы он мог дышать, то она непременно почувствовала его дыхание у себя на шее. Совсем некстати вспомнилось, что у вампиров отличное обоняние. И что бинт на её теле пропитан кровью.
- Отойди.
- Вы боитесь, мастер? – прошептал он прямо ей в ухо.
- Боюсь? Тебя? – Интеграл фыркнула и слегка поморщилась. Бок решил напомнить о себе. – Не говори глупостей! – её пальцы слегка дрожали. А сам галстук ни в какую не хотел завязываться.
- Ах! Позвольте вам помочь…
- Я же сказала, отойди!
- «Не боитесь»? – он довольно хмыкнул. Интеграл зло сощурила глаза. Плохое начало дня. А ей ещё работать. Она посмотрела в окно и с удовлетворением отметила, что небо на востоке заметно посветлело.
- Светает.
- Вы так настойчиво пытаетесь меня прогнать, мастер! – он рассмеялся.
- А ты так настойчиво не желаешь исчезать, - холодно ответила она.
- Не желаю. – Он усмехнулся и с блаженным видом потянулся. Как огромный красно-чёрный кот. Даже улыбка в этот момент была кошачья. – Но вы правы, мастер. Светает. Приятного дня! – он шагнул в стену.
Интеграл некоторое время стояла, не шевелясь, затем облегчённо вздохнула и продолжила борьбу с галстуком. Ее пальцы больше не дрожали, и в скором времени галстук был повержен. Она закрепила победу крестиком, надела пиджак цвета хаки, поправила очки, натянула идеально белые перчатки и вышла.
- Досье на Митчелла Симонса. Как вы и просили, сэр Интеграл.
- Благодарю, Вальтер, можешь идти.
Дворецкий поклонился и вышел. Его шаги гулким эхом раздавались в помещении. Щелкнул замок. Интеграл вздохнула и потянулась к тонкой папке на краю стола. Митчелл Симонс. Её несостоявшийся убийца. «Мастер, неужели вы не хотите узнать, кто это был?» Эти слова не давали ей покоя. Неужели он решил, что она будет медлить с выяснением личности человека, чуть не отправившего её на тот свет? Но это же глупо. А Алукарда она назвать глупым не могла. Так может быть было что-то, чего она не знает, но знает он? Что-то важное. Она открыла папку и погрузилась в чтение текста, который знала почти наизусть. Митчелл Симонс, возраст 40 лет, не женат, детей нет. Вырос в приюте. С ранних лет стоял на учетё в психиатрическом диспансере. Пару раз привлекался к уголовной ответственности за кражи. Безработный. Прежде работал уборщиком, но был уволен за прогулы. Тогда она слышала его голос. «Сдохни сука. Дьявольское отродье. Сдохни….» Холодное лезвие в её теле….
Интегра откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Голова слегка кружилась. Это нормально. Этот Симонс…. Вряд ли он был религиозным фанатиком. Вряд ли она изначально была его целью. Он убивал и других. Светловолосых, молодых женщин, имевших неосторожность ходить по пустынным улочкам в одиночестве. Даже если Солнце ещё не село. Конечно, другие женщины могли быть просто прикрытием. Конечно,…конечно у нее начинается приступ шизофрении! И зачем она поехала в город? Развеяться? Перестать думать о неудаче в Лидсе, о гибели своих людей? Успокоиться? Куда делась её хвалёная выдержка?! В конце концов, бывали времена и хуже. Этот её срыв… был так некстати. Интеграл вздохнула. «Мастер….» Она перевела взгляд на досье. «…неужели вы не хотите….» Фотография Симонса. «…узнать….» Безумные глаза маньяка. «…кто это был….» Она резко захлопнула папку и убрала её в ящик стола. Она знала. Серийный убийца. Избравший её своей жертвой. Спонтанно. Не было никакого заговора, не было никаких двинутых священников, не было журналистов, не было вампиров и их искусственных подобий. Не было.
Интересно, как её нашли? Этот ублюдок не смог завершить начатое только потому, что она успела пустить ему пулю в живот. Он валялся рядом с ней. Его кровь смешивалась с её кровью на грязном тротуаре. Кто её нашел? Её не было в поместье не так уж долго. По крайней мере, недостаточно долго для того, чтобы начать волноваться. Алукард? «Мастер, неужели вы….»
- …не хотите узнать, кто это был? – Интеграл ударила ладонью по поверхности стола. - Так вот он о чём! Он? Это был он? Но солнце ещё не село. И потом, как он узнал? Впрочем…даже если бы это был он…он бы никогда не сказал.
Она шумно выдохнула, достала из пачки сигарету.
- Работать, Интеграл, работать. Хватит думать о ненужных вещах. Это себя не оправдывает.
Затянувшись, она углубилась в работу.
- Мастер? Мастер, вы спите? – раздался за дверями робкий голосок Виктории. Алукард оторвал взгляд от свежевычещенного «Шакала».
- Нет, полицейская, я не сплю. Можешь войти.
В дверях показалась рыжая головка Виктории.
- Мастер, ну хватит! – как-то неуверенно заявила девушка
- Что «хватит»?
- Ну, вы знаете! Пожалуйста, мастер, хватит называть меня «полицейской».
- Не спорь. – Алукард вновь перевёл взгляд на любимую игрушку. – Так зачем ты пришла?
- Ну, я подумала, вам будет интересно узнать, что у меня всё прошло, - она непроизвольно потянулась к горлу.
- Естественно. – Он хмыкнул. – Ты вампир. А регенерация, знаешь ли, свойственна вампирам. Даже низшим.
- Мастер! Я не низший вампир!
- Ах. Не низший? Конечно. Ты – моё творенье. Ты просто не можешь быть низшим вампиром. – Алукард усмехнулся и посмотрел на подопечную. Она стояла понурившись, опустив глаза, и, казалось, вот-вот заплачет. – И потом, низший вампир не выжил бы после такого ранения. Ты выжила. И поправилась довольно быстро. Ты стала сильнее. Серас. Кстати, тебе разве не пора на тренировку?
Виктория опустилась на корточки, обхватила колени руками. Ее взгляд стал задумчивым.
- Вы почти не заходили ко мне….
- Я был занят. И потом, моя помощь тебе не требовалась. Ты со всем могла справиться сама.
- Но….
Алукард закатил глаза.
- Тренировка. Тебе пора на тренировку. – Он хмыкнул. Интеграл точно также выгоняла его сегодня утром.
- Госпожа Интегра отменила сегодняшнюю тренировку. Она считает, что мне ещё рано приступать к своим обязанностям. И рано возвращаться к тренировкам. – Юная вампирша начала бессмысленно возить пальчиком по каменному полу. Алукард ухмыльнулся и убрал ноги со стола, где они до этого лежали, убрал «Шакала» в кобуру, встал.
- Я разберусь с госпожой Интегрой. Так что можешь идти.
- Да, но…
- Иди!
- Да, мастер! – Виктория резко встала и вылетела в коридор.
Он посмотрел вслед полицейской, пожал плечами. Да, долговато ждать придётся, пока из неё выйдет что-нибудь путное. Но он терпеливый. Он сделает из этого ребёнка стоящего вампира. Как и обещал сэру Хеллсинг. Хм. Интеграл запретила Серас заниматься. А сама сейчас сидит у себя в кабинете и пытается заняться любимым делом. Работой. Он уважал её за это. За полную отдачу. За преданность делу и за силу. Но порой это раздражало.
Интеграл…. Он шёл на её кровь. При свете солнца. Её вкус, оставшийся на языке десять лет назад так и не забылся.
Её нашли раньше. Когда он пришёл, медики уже заносили носилки в машину «Скорой помощи». Он просто стоял в тени дома и смотрел. Что было бы, если б он пришёл первым? Ублюдок, посмевший поднять руку на его хозяина, был бы разорван на куски. Это не вызывало сомнений. Но что было бы с Интеграл? Её кровь здесь повсюду. Этот запах…дурманит. Её кровь…. Его безумная жажда. Её кровь…. Осквернённая кровью её несостоявшегося убийцы. Её кровь остывала на грязном асфальте, алая в лучах заходящего солнца. Так много…. Солнце село.
Hits: 987
0

Posted by on in Оборотни
[color=red:9fa8fd176a][b:9fa8fd176a][align=center:9fa8fd176a]Дампир.
(…Sine ire et studio…)[/align:9fa8fd176a][/b:9fa8fd176a][/color:9fa8fd176a]
[align=right:9fa8fd176a]

I thought these things didn\'t matter anymore
I thought all that blood had been shed long ago
Dark night... it\'s a dark night
Dark Night [The Blasters][/align:9fa8fd176a]

Она преспокойно сидела на гранитном бордюре и смотрела на медленное течение реки, когда позади нее раздались шаги:
- Эй, познакомимся? – раздался пьяный голос за ее спиной. Она не ответила.
- Э! Отвечай когда с тобой говорят! – это был уже другой голос. Судя по интонации принадлежал он человеку трезвому. Но наглому, привыкшему к тому, чтобы ему подчинялись. Она фыркнула.
- Да ты, ****, совсем обнаглела! Счас я тебя научу как нужно себя вести! – последние лучи заходящего солнца скользнули по ее щеке. Судя по всему, кто-то явно намеревался ее ударить. Она едва заметно оттолкнулась от парапета и прыгнула, разворачиваясь в воздухе, как пружина. От соприкосновения с ее ботинком шея одного из них провернулась на 180 градусов. Другой оказался прижат к ее груди и тут же почувствовал холодные зубы на своей шее, захлебываясь своим криком он попытался бежать. Это и убило его. Из сонной артерии кровь фонтаном плеснула ей в лицо. Она, не останавливаясь, схватила третьего и когтями разорвала ему горло.
- Кто кого, - сверкнули ее огромные глаза. Четвертый протрезвел. Он упал навзничь и пытался ползти. Под ним расползалось пятно ароматной жидкости. – А ты куда собрался?
Она швырнула в него остро заточенным колом и угодила прямо в сердце.
Потом вытащила из карманов наушники и медленно побрела по ночным улицам.
* * *
Она не всегда была такой. По крайней мере, она знала, что когда-то, в другой жизни, она была абсолютно нормальным человеком. Не носферату, гуляющей в темноте, а живой. Теплой. Со своей кровью в венах.
Потом все изменилось. Вкус мятной жвачки и крови во рту. Так необычно. Боль от прикосновения солнца к руке. И запах. Живого человека, способный свести с ума.
Живым это понять не дано.
А еще она помнила, как она стала такой. Как она сидела под столом в их небольшом офисе и боялась. Боялась. Боялась, наступления утра, жажды, душившей ее. А еще больше людей, которые могли в любой момент зайти.
Полоска солнца медленно кралась к ее ногам. Она сидела, сжавшись в комочек. Кто-то зашел. Закрыл жалюзи. В полумраке она ясно увидела две фигуры. Одна выше и мощнее – ее бывший сослуживец. Вторая ниже и изящней. Его девушка. Они целовались. Самозабвенно. Он неосторожно ударился о стенку. Там где был гвоздь. Тонкая струйка крови засочилась по его затылку. Он даже не заметил.
Запах. Одуряющий. Он жестоким ударом разорвал ее ноздри. Разум понимал, что нельзя. Но тело было не остановить.
Она прыгнула. Сбила их с ног и впилась в шею парня. Он даже не смог закричать. Она выпила всю его кровь. Всю. До последней капли.
В перманентно расширенных глазах девушки она прочитала ужас.
Но то ощущение кайфа….
Она не смогла остановиться.
Пошатываясь, она поднялась. Ее била крупная дрожь.
Двое. Два сердца меньше пяти минут назад бились в унисон, а теперь беспомощно остановились, чтобы дать жизнь ей. Она выбежала из комнаты, и удар закрывающейся двери стал прощальным выстрелом по ее прежней жизни.
“Когда обретаешь силу гуляющих в темноте какое-то время не ощущаешь этого. Осознание наступает только после того, как применишь ее”- скрипел в ушах голос слепой цыганки.
Она поняла насколько сильна лишь потом. И испугалась. До слез. До смерти. До ненависти к самой себе.
Началось все с того, что в одну прекрасную ночь ее мобильник вдруг ожил. Он молчал почти полгода и этот звук оказался таким громким в окружающей темноте, свет подсветки таким ярким. Она удивленно смотрела на него, с трудом соображая, что происходит. Потом все же нажала кнопку ответа.
Голос был мужским. Сухим. Истеричным? Оказалось, что в каком-то клубе была перестрелка. Однако ее звали не на передел трупов. Умирала ее последняя надежда. Ее лучшая подруга, которую она знала с самого детства.
Она примчалась в больницу. Ворвалась в отделение реанимации. Повсюду был запах крови. Ее должно было ломать. Но этого не было.
Она смотрела на ее почти невесомое тело, на повязки, на кровавые разводы на простынях. На неровную кривую на экране, отмечавшую биение ее сердца. Она не приходила в себя.
Наступил рассвет.
Луч солнца прокрался сквозь жалюзи и опустился на их руки. Так она впервые почувствовала дикую боль рассвета.
А потом был день.
Стоны в соседних палатах.
Не в меру разговорчивая медсестра. Она и рассказала про какую-то группировку, которая и развела эту стрельбу.
Кровь на стенах….
Боль.
Крики.
Мольба.
“Интересно, - размышляла она, - а вы задумывались о других? О том, что в том клубе были не только те, кого вы ненавидели? Нет? Я тоже стараюсь не задумываться!”
Только страх… Тот страх, который она прочитала в глазах одного из них. Нечеловеческий. Они не считали ее человеком? Это было так странно. Они стреляли в нее, а она даже не замечала пуль. Она была быстрее. Они били ее, пытались ударить... Но она не чувствовала боли. Она была сильнее их. Они запирали перед ней двери. Но ни один замок не мог остановить ее гнева.
Гнева?
Ненависти?
Скуки?
Ночь. Она опустилась на город. Она затронула ее сердце. Она пробудила что-то внутри нее. Каждая кость, каждая клеточка ее тела выла от необходимости… Необходимости выжить? От недостатка крови? У нее начиналась ломка. Она лежала и смотрела на стены, на трупы, на их холодную кровь. На свое смутное отражение в черноте зеркального потолка.
Она умерла! Из-за них! А они? Они раскаялись перед своей смертью? Нет! А не была ли это ошибка? Верно ли она поступила? Не слишком ли сладкий вкус у мести? У смерти?
“Тихо… Ты и есть она? – горячим шепотом расползлось у ее уха. – Ты единственная в своем роде? М-м?”
Она открыла глаза и увидела ее. Старую цыганку, слепую, но вполне самоуверенную.
- Кто ты?
- А кто ты?
- Я… Я… Я не знаю…. Мне так плохо… я… хочу пить… Помоги мне!
- Взамен на твою душу, может и помогу. Так ты и есть она?
- Кто?
- Та, кто готова отдать свою жизнь за слезы невинного? Та, кто должна принести покой душам неумеших? Ты она?
- Я…не…знаю…
- Тогда я пойду.
- Постой…
- Ты она?
- Да…
С этого дня она ходила по пустынным ночным улицам, чтобы найти “их”.
Они…
Другие вампиры. Такие же как она, но… Она убивала их. Не без жалости. Нет. Просто ради того, чтобы принести часть их плоти, той что не сгорала в освободительном огне той слепой цыганке и взамен получить ампулу со спасительным лекарством. Чтобы не чувствовать.
Ломку.
Потому что, тот, кто хоть раз попробовал кровь не может отказаться от нее. От той силы, которую она дает.
Или может?
* * *
Она завернула за угол и услышала детский плач.
Слившись с тенью здания, она скользнула вперед.
Ей было не больше десяти. Она просила отдать ей ее рюкзак. А их было трое. Они были слишком пьяны чтобы внимать ее мольбам. А еще один… Он стоял в тени. Он жадно смотрел на нее. На маленькую девочку.
Ее ноздри уловили тот тонкий, едва заметный запах, преследующий каждого вампира. Острый и сладкий одновременно. Запах крови?
Она закрыла глаза и досчитала до трех. Прыжок.
Раз. Один падает с разорванным горлом.
Два. Другой получает удар по шестому позвонку, и его глаза навсегда закрываются.
Три. Последний захлебывается криком от того, что его челюсть оказывается у нее в руке еще до того, как нервные окончания успевают передать сигнал об этом в мозг.
Четыре. Осиновый кол ударяется в плечо вампира. Он корчится, но выдергивает его и убегает в темноту.
Пять. Она хватает невесомый розовый рюкзачок и осторожно разжимает руку, которая все это время закрывала глаза девочке.
- Как ты?
- А-ах…, - она присаживается на корточки и заглядывает девочке в глаза.
- Они испугали тебя?
- Нет…, - девчонка дрожит всем телом.- Только темно… Тут так темно… Ночь такая темная…
- Где ты живешь?
- Там, - в огромных глазах девочки дрожат слезы. – Мне страшно…
- Тихо сестренка, тебе больше нечего бояться. Я отведу тебя домой.
- Нет, нет! Я… - она утыкается в холодную ее холодную куртку и плачет. Она гладит шелковые косички девчушки и пытается сказать ей слова утешения. Периодически ее пальцы натыкаются на одну из трех десятков звездочек на концах ее косичек, которые искрятся и переливаются всем блеском дешевой пластмассы. Потом она берет ее легкое тело на руки и несет по залитым разноцветным светом улицам.
Она не замечает только внимательных серых глаз, наблюдающих за ней.
***
Что делает уязвимым самых неуязвимых? В чем ахиллесова пята всего человечества?
В человеческих отношениях.
“Пока твое сознание не связано мыслями о ком бы то ни было – ты неуязвима. Пока твое тело не столкнется с серебром или солнечным светом – ты бессмертна. Ты неуязвима и бессмертна, пока ты равнодушна. Но запомни, даже твоя смерть – не конечная инстанция, ты можешь вернуться к жизни только слезами невинного. Искренними слезами. Помни об этом ”, - говорила ей слепая цыганка перед своей смертью.
Она тогда не поняла ее слов.
Однако, каждый вечер она приходила к школе и провожала домой, ту маленькую девочку, которую спасла от неминуемой смерти. Она была ее искуплением за все ее ошибки. По крайней мере, она так считала.
А еще она убивала. Вампиров, и тех подонков, которые хотели ими стать. Каждую ночь. Вопрос был в том, ради чего она это делала? Ведь ее ничего не связывало. Ведь она мучалась от ломки и жажды крови каждый день. Но во имя чего?
Так бы продолжалось вечность.
Но у любой истории есть свое начало и свое окончание.
***
Звон разбитого стекла приговорил к смерти еще троих вампиров. И два десятка их приспешников. Она легкой тенью взлетела с пола и подняла два тяжелых пистолета. Серебряные пули полетели в стороны, очерчивая вокруг нее идеальный круг, по краям которого кровавой жертвой утру лежали тела.
Стальные, серые глаза одного из вампиров на секунду вспыхнули холодной ненавистью. А потом тонкие губы растянулись в усмешке. В насмешке над ней. Бесшумно он выскользнул в соседнюю комнату.
Только это движение не укрылось от ее взгляда. От ее слуха, который был острее бритвы. Проходя мимо тех других двух вампиров она отправила скитаться их в самую глубокую преисподнею ада.
Последняя комната. И дверь, ведущая на крышу.
- Стой, отродье ада, - холодный, равнодушный голос остановил ее у порога.
Она остановилась. Замерла, слилась с теням, растворилась посреди шорохов и стонов. Дала возможность материализоваться ему. И он воспользовался этой возможностью:
- Сестренка! Помоги! – голос сорвался в плач. Стальная рука удержала маленькую девочку возле него. Серый костюм, серые глаза, холодная усмешка. И титановые нервы. Как раз такие, чтобы не обращать внимание на горячие слезы ребенка на своей руке.
- Нет, нет, нет, моя прекрасная леди. Не пытайтесь даже думать о моем убийстве. Я обращу ее в вампира быстрее, чем ты сможешь что-нибудь сделать.
- Отпусти ее, - спокойствие. Космическое спокойствие. Только не ее, не девочку. Не сейчас. Никогда.
- Убери оружие. Мне интересно, так ли ты хороша в бою без него? Так ли сильна?
Она бросила оба пистолета, пояс с остро заточенными колами и два клинка. Посмотрела ему в глаза: доволен? Он кивнул и швырнул девочку в противоположный угол комнаты.
Они встретились глазами. По сути любая схватка это не только соперничество мастерства. Это прежде всего борьба духа. И победит лишь тот, кто силен внутри, а не снаружи. Хотя, снаружи они тоже представляли занятное зрелище. Девочка, подобрав ноги под себя не отрываясь смотрела на них. Прыжки, кульбиты, удары – такие не в каждом голливудском боевике можно увидеть. Временами, ей казалось, что время замирало. Или напротив ускоряло свой бег до сумасшествия…
Развязка наступила неожиданно.
Она не смогла удержать его удар и упала навзничь возле своего пояса. Он прыгнул сверху, чтобы добить ее. Но ее рука оказалась проворнее. Острый, осиновый кол победоносно впился в его сердце. Но прежде чем отправить его ко всем падшим ангелам он успел поднять пистолет и выстрелить.
Как и у любой заброшенной фабрики у этой оказались не только ветхие стены, но и едва живая крыша.
Удивление, восторг и боль. Она растаяла в хлынувшем с небес потоке света – ибо наступило утро.
- Сестренка! – маленькая девочка кинулась к ней. Но было поздно. Она обняла своими ручками лишь облачко праха.
-Нет, - всхлипнула она. – Так не должно быть… Пусть станет ночь! Пусть она будет слишком темной… Пожалуйста!!! Ведь так… Нечестно!
Слезы заструились по ее щекам. Одна за другой они падали в пепел, которым обратилась ее “сестренка”. Вдруг в лучах помпезно взошедшего солнца что-то блеснула. Она присмотрелась и вытащила тонкую цепочку с подвеской. На обороте пентаграммы было написано: “Sol lucent omnibus, sine ire et studio.” Она задохнулась от слез. Это ведь было совсем нечестно! Солнце, которое свети! Которое забирает жизнь! Зачем оно?
***
Шло время. Маленькая девочка превратилась в подростка. Вполне самостоятельного, по ее собственному мнению. Все забылось. Осталась лишь тонкая цепочка и подвеска.
Однажды в темноте танц-пола ночного клуба она почувствовала холодное прикосновение к своей шее. Она испугалась, но в следующее мгновение яркая вспышка прожектора на секунду выхватила из толпы лицо. Лицо ее сестренки. Живой, настоящей. Которая никогда не забудет и не даст в обиду. Инстинктивно она скользнула к цепочке, но пальцы почувствовали кожу.
Сестренка улыбнулась ей и исчезла так же внезапно, как и появилась. Но она была не в обиде на нее. Так и должно было быть. Ведь она гуляет среди теней. А не среди людей. И она поняла простую истину: ночь никогда не бывает слишком темной.
А солнце и в правду всегда светит без гнева и предубеждений.
Hits: 1028
0

Posted by on in Оборотни
[align=center:0137ac26a6][color=#FF0000:0137ac26a6]К[/color:0137ac26a6][color=#F50505:0137ac26a6]р[/color:0137ac26a6][color=#EA0909:0137ac26a6]и[/color:0137ac26a6][color=#E00E0E:0137ac26a6]в[/color:0137ac26a6][color=#D61212:0137ac26a6]а[/color:0137ac26a6][color=#CC1717:0137ac26a6]я[/color:0137ac26a6][color=#C11B1B:0137ac26a6] [/color:0137ac26a6][color=#B72020:0137ac26a6]н[/color:0137ac26a6][color=#AF2020:0137ac26a6]е[/color:0137ac26a6][color=#AA1B1B:0137ac26a6]н[/color:0137ac26a6][color=#A51717:0137ac26a6]а[/color:0137ac26a6][color=#A01212:0137ac26a6]в[/color:0137ac26a6][color=#9B0E0E:0137ac26a6]и[/color:0137ac26a6][color=#950909:0137ac26a6]с[/color:0137ac26a6][color=#900505:0137ac26a6]т[/color:0137ac26a6][color=#8B0000:0137ac26a6]и[/color:0137ac26a6].[/align:0137ac26a6]
Кривая ненависти всегда смыкается с кривой любви…
[align=center:0137ac26a6]1.[/align:0137ac26a6]Вечером было так же тепло, как и днём. Она разулась и босиком ходила по горячему солнечному песку; время от времени прозрачные солёные волны касались её ног.
Он сидел на берегу и смотрел куда-то за горизонт, сквозь горизонт, гораздо дальше, чем может смотреть просто человек… Его иссиня-чёрные волосы ласкал ветер, бледные губы чему-то отрешённо улыбались.
Она подошла к нему и села рядом, её тёмные волосы с красными прядями, коснулись его плеча, а её рука скользнула по рукаву его чёрной шёлковой рубашки.
Он повернул к ней голову, их взгляды сплелись в одно целое, её солнечно-зелёные глаза поцеловали его – серо-голубые.
-Кровь из вены вкуснее, чем из артерии, - сказал он, глядя на её запястья, покрытые тонкой паутиной шрамов от бритвы.
-В венах она более красная, тёмно-рубиновая, она слаще…
Он протянул ей острый стилет, сталь сверкнула на солнце, она взяла его за руку и порезала кожу, в том месте, где вилась голубая нить вены. Он взял стилет и слегка полоснул её по яремной вене, она почувствовала солёную тёплую каплю крови, которая стекала по шее. Она взяла его руку и стала по каплям слизывать кровь, а он притянул её к себе и припал губами к её шее.
Этот безумный пир продолжался всего несколько минут. Наконец, она оттолкнула его от себя, но всё ещё сжимала в своей руке его руку.
-Кто ты? Ты ведь не человек? – спросила она, доверчиво глядя в его холодные глаза.
-Нет. Я не человек, и ты теперь тоже…
Он встал и хотел уйти, но она всё ещё держала его за руку.
-Ты уйдёшь?
-Да. Но когда тебе станет совсем больно и страшно в этом мире, я вернусь и заберу тебя в свой мир. Я вернусь, обязательно…
Он наклонился к ней, их лица были всего в нескольких миллиметрах друг от друга, и обжёг её губы своим поцелуем.
Он ушёл.
Она сидела на берегу, обхватив колени руками, и смотрела на солнце, истекающее кровью…
[align=center:0137ac26a6]2.[/align:0137ac26a6]
Дым от сигарет кружевами поднимался к грязному потолку клуба. Сырые подтёки на стенах и рисунки, сделанные мрачными и печальными посетителями складывались в причудливые, психоделические узоры. Высокий мальчик в чёрном плаще рисовал на стене блестящим серебряным маркером то ли демона, то ли ангела, то ли рок-музыканта. У ди-джея заело диск, и уже в третий раз играла песня “Craving” финской группы cha ron. Этот клуб – «Poison world» (отравленный мир) - любили мальчики и девочки, потому что здесь продавали алкоголь и не спрашивали паспорт. Верили на слово семнадцати-шестнадцатилетним ребятам, которые хотели напиться и ни о чём больше не думать, потому что боялись мыслей, которые постоянно преследовали их.
За стойкой бара сидела девушка. Её ноги в чёрных замшевых сапогах несуразно сочетались с белым шёлковым платьем. Чёрные волосы с красными прядями спутано лежали на обнажённых плечах. Она пила красное вино прямо из тёмно-зелёной бутылки, пытаясь обмануть ГОЛОД.
После странной встречи на пляже неделю назад она стала другой, она чувствовала это каждой клеткой. И этот ГОЛОД был не таким, как у обычных людей. Ей хотелось КРОВИ. Она пыталась обмануть себя красным вином, но не получалось… Больше нельзя было ждать. Сегодня нужно утолить ГОЛОД.
Она оставила недопитую бутылку на столике и подошла к мальчику, который рисовал серебристым маркером на стене. Он уже почти закончил своего демона-ангела.
“Craving, Haunting…” – доносилось из колонок. «Я желаю, я начинаю охоту…» - повторила она одними губами.
-Хорошо рисуешь, - сказала она мальчику в чёрном, на вид ему было лет восемнадцать; ей - семнадцать, почти столько же.
-Спасибо. Это Тимо-Тимо – гитарист 69 глаз.
Она кивнула, она хорошо знала кто это. Мальчик закончил рисунок и одним движением нарисовал анх – символ группы.
-Хочешь прогуляться? Поговорим о живописи и о музыке? – спросила она и улыбнулась.
-Пойдём.
Они вышли их пропахшего сигаретами и вином клуба на обжигающий воздух, в котором пахло выхлопными газами и жухлой травой.
Она предложила пойти на кладбище, он согласился. Глухие мрачные надгробия устало смотрели на тех, кто осмелился нарушить их покой. Они шли и о чём-то разговаривали. Внезапно она остановилась, он тоже остановился и посмотрел на неё. Ближе друг к другу, поцелуй, долго, страстно… Его губы скользнули по её шее, плечам… Он начал расстёгивать её платье, она прикоснулась губами к его шее и впилась зубами в яремную вену.
Он тихо вскрикнул. Кровь заполнила её рот, тягучий красно-рубиновый туман мелькал перед глазами вперемежку с надгробиями, кипарисами… Она толкнула его на землю, его тело уже не сопротивлялось, а полностью подчинилось ей. Он только хрипел. Она обхватила его плечи, прижала к себе и со страстью волка рвала его вены, кровь хлестала на землю, на её белое платье; солоноватый, нежный вкус пьянил её, она уже не хотела ЕСТЬ, но тёмная, тягуче-красная жидкость, упругие стенки вен сводили её с ума. Она пила кровь, она захлёбывалась в крови, наконец, она словно пришла в себя. Оторвалась от его похолодевшего тела, вытерла лицо, перепачканное в крови его футболкой и надела его чёрный шёлковый плащ, чтобы не было видно его крови на её платье.
Она встала с земли и пошла прочь от кладбища. Но, сделав несколько шагов, она оглянулась: бледное тело с разорванным в клочья горлом, вырванными венами, и лицо, перепачканное в крови, и лицо, на котором застыло выражения наслаждения, наслаждения болью и странная, отрешённая улыбка… Она подошла и встала на колени перед ним.
-Прости, я не хотела, чтобы так было. Я люблю тебя… Ты – последний, кого я любила, потерянный, опьянённый ночью, ты знал вкус боли, вкус крови, вкус смерти… Прости, - она коснулась своими губами его губ. Встала с колен и пошла к железным воротам кладбища.
Через минуту там уже было тихо…
[align=center:0137ac26a6]3.[/align:0137ac26a6]Николасу казалось, что он жил в этом городе всю жизнь, он даже не помнил, что было до этого, где он был, кем он был. Всё сливалось в свинцовую массу, которая давила на сердце, когда он пытался вспомнить, поэтому он не пытался. Он работал в маленьком клубе «Poison World» - продавал красное вино «детям смерти», мальчикам и девочкам в чёрных одеждах, серебряных украшениях, с печальными глазами и разноцветными волосами. К каждому из них он привязался, он любил всех. Помнил имя каждого, или вспоминал, только посмотрев им в глаза, как будто имя было написано в этих печальных, испуганных глазах. Особенно хорошо Николас знал одного мальчика, он всегда ходил в чёрном шёлковом плаще, ребята прозвали его кляксой, потому что он всегда рисовал. На стенах «Poison World» было много его рисунков. Клякса заходил в клуб почти каждую ночь, а вот сегодня не было. Конечно это всего один день, но Николас знал, что Кляксы больше нет… Это всё из-за той странной девочки в белом платье, кажется Вандери – странник… Она изменилась, он почувствовал это, как только она зашла в клуб неделю назад. Николас знал, что не обошлось без вампиров. Так случалось иногда. Кто-то из этих ребят становился вампиром. И каждый раз обязательно умирает кто-то из поэтов этого негласного общества. Они убивают друг друга, позволив своим самым тёмным желаниям сбыться… Желанию пить кровь и желанию умереть…
И Николасу было жаль. Потому что вернуться оттуда уже нельзя. Шагнув в мир без света, уже невозможно снова вернуться к солнцу, к любви, остаётся только ненависть…
Он мог бы заявить в полицию, Вандери УБИЛА Кляксу, но он никогда этого не делал. Кривая ненависти всегда соединяется с кривой любви, и когда это случается, вампиры умирают, или убегают в свой мир… Что ж и то и другое хорошо для Нас, а Им уже нельзя помочь…
[align=center:0137ac26a6]4.[/align:0137ac26a6]Вандери стояла перед зеркалом в прихожей, на неё смотрела невысокая девушка. Тёмные волосы с красными прядями волнами ложились на плечи, кожаный корсет плавно перетекал в юбку с неровными краями, высокие замшевые сапоги элегантно обтягивали её ноги. Вандери улыбнулась своему отражению тёмно-бордовыми губами и, толкнув дверь, вышла из квартиры.
Противный мелкий дождик колюче падал на землю. Вандери шла, осторожно обходя все лужи. «Poison World» как всегда уныло и неприветливо встречал посетителей закрытой дверью. Вандери толкнула дверь и оказалась в уютной и привычной обстановке. Знакомые лица, знакомые руки, знакомые ароматы вина и дешёвых сигарет.
Николас стоял у стойки и пристально смотрел на Вандери. Она почувствовала, что он знает, знает о ней, знает о Нём. О Вампире, подарившем ей вечную жажду ненависти; и о Кляксе Николас знает тоже… Но он не заявит в полицию, он никогда не делал этого, Вандери знала нескольких ребят из тех кто стал вампирами, или кого они убили… Она встряхнула головой, чтобы стряхнуть эти тяжёлые мысли. Они слишком тяжелы, чтобы нести их в своей душе.
Вандери подошла к стойке и заказала вино. Николас ничего не говорил, он редко разговаривал с детьми смерти, потому что главное это говорить глазами, руками, душой, а слова это для других, для тех, кто никогда не попадёт в НАШ мир.
Рядом с ней на высокий стул плюхнулся улыбающийся молодой человек в растянутом чёрном свитере.
-Привет! Как дела? – спросил он Вандери.
-Хорошо. А какая тебе разница?
-Да так. Интересно. Ты тоже из этих? – последнее слово он загадочно прошептал.
-Из кого?
-Ну, из детей смерти? Из потерянных?
-Предположим. И что?
-Расскажи мне о вас. О Ней.
-О ком? – Вандери по-настоящему заинтересовалась этим странным парнем.
-О Го-ти-ке.
-Запросто. Пойдём.
Вандери встала и направилась к выходу, молодой человек поспешил за ней.
“I will be your new life…” – захлебнулись Scream Silence за захлопнувшейся дверью.
Вандери быстро шла и старалась не оглядываться. ГОЛОД опять проснулся, она точно знала, что даже если ей не хочется этого, он всё равно умрёт, она знала, как он умрёт, и где он умрёт…
До боли знакомое кладбище так же уныло и безразлично существовало на свете.
Вандери остановилась и обернулась к нему.
-Как тебя зовут?
-Crimson. Пойдёт так? А ты – Вандери?
-Да, - сразу на все вопросы ответила Вандери.
-Слушай, Crimson, чтобы я не сказала, не верь не единому слову. Слышишь? Не верь мне! – Вандери чувствовала, что теряет контроль, мысли путались, слёзы катились по лицу. Crimson подошёл к ней и попытался как-то успокоить её. Вандери подняла голову, губами провела по его шее, а потом всё было как тогда. Тёплая плоть, вкус крови, вены, сладость, горькая сладость смерти…
На кладбище было тихо, только один раз кто-то крикнул, а потом было тихо. Через пять минут через железные ворота прошла девушка с тёмными волосами, в которые лучами вплетались красные пряди, хотя, может они были не красные – в темноте плохо видно.
Было тихо…
[align=center:0137ac26a6]5.[/align:0137ac26a6]-Нашли ещё один труп, такой же, как и первый.
-И что?
-Это вампиры. Я знаю.
-Бэм, их не бывает. Вампиры – это сказки. Это просто какой-то сумасшедший.
-Таня, а если они есть?
-Глупости. Так что давай серьёзно. Последний раз обоих убитых видели в «Poison World». Пошли туда, поговорим с Николасом.
-«Poison world»? Знакомое название…
Внезапно Бэм побледнел и испуганно уставился на Таню.
-Что случилось? – спросила она, наклонившись к нему, в ожидании услышать что-нибудь полезное.
-У меня был друг один. Он часто бывал в этом клубе, я тоже иногда с ним заходил. Но потом с ним что-то случилось… Он изменился, я это почувствовал, он стал совсем другим. И знаешь, потом начались убийства. Такие же. На кладбище находили трупы с растерзанными венами на горле. А однажды он пришёл ко мне и, уткнувшись в плечо, долго плакал, а потом только повторял «Прости»… И ещё что-то о том, что кривая ненависти сомкнулась. И когда он ушёл, я его больше не видел, его вообще никто больше не видел…
-Ну и?
-Он стал вампиром. Я знаю это. Можешь мне не верить. Можешь думать что угодно. Но это правда. Они есть.
Таня подошла к Бэму, и сдавила ему плечо своей рукой.
-Успокойся. Их нет. Пойдём лучше в «Poison world». Допросим Николаса.
-Пойдём.
Вчерашний моросящий дождик стал сегодняшним ливнем. Но было тепло. Лето чувствовалось во всём… Даже в дожде.
«Poison world» открывался рано в шесть часов вечера.
Бэм толкнул дверь и молодые следователи местного отделения полиции, Таня и Бэм, зашли внутрь.
В клубе было немного человек. За угловым столиком сидели мрачные ребята в чёрных одеждах и тихо о чём-то беседовали. У стойки бара сидела Вандери в белом платье, красные пряди в её тёмных волосах кричаще привлекали к себе внимание.
Николас стоял за стойкой и потирал стаканы.
-Николас, мы можем поговорить с вами?
-Конечно, - Николас внимательно посмотрел на Бэма, - Бэм? Что-то ты давно к нам не заходил.
-Вы меня помните?
-Да. Я помню многих.
-Мы хотим поговорить об убийствах, известно, что всех убитых последний раз видели здесь.
Николас повернул голову и внимательно посмотрел на Вандери. В её глазах застыл крик о помощи, она просила рассказать им всё, она думала, что ей можно помочь.
-Пойдёмте.
Они зашли в небольшое помещение за баром.
-Садитесь.
Повисла пауза. Николас вздохнул.
-С чего бы начать? Этот клуб я открыл специально для детей ночи, для готов. И я очень хорошо их понимаю, знаете, они говорят глазами, душами, гораздо больше и откровеннее, чем словами. Поэтому я быстро научился чувствовать их. И иногда такое случалось, что кто-то из них менялся. Становился вампиром.
Таня удивлённо уставилась на Николаса.
-Они есть. И когда они становились вампирами, первой их жертвой всегда становился кто-то из их же общества, из их же компании.
-А мой друг? Вы его помните? Он тоже?..
-Да. Он тоже. Но это не продолжается вечно.
-Почему?
-Когда эти вампиры убивает кого-то из своих, из детей ночи, из тех, кого они любят, они попадают в «кривую ненависти», но эта кривая всегда смыкается с кривой любви.
-То есть?
-Когда вампир любит свою жертву настолько, что оставляет её в живых, это значит, что кривые сомкнулись.
-И?
-И если у него есть проводник, он попадает в мир вампиров.
-А если нет?
-Вампир умирает, - сухо сказал Николас.
Бэм вздрогнул.
-И сейчас тоже есть вампир? – спросила Таня.
-Да. И думаю, сегодня вечером вы его найдёте, или он найдёт вас. Всё. Я всё сказал. Уходите, мне нужно работать.
[align=center:0137ac26a6]6.[/align:0137ac26a6]-А если он умер? – говорил Бэм Тане, глядя на красное вино, мерцающее в его стакане.
-Твой друг был убийцей.
-Вампиром, - машинально поправил её Бэм.
-Какая разница?
-Ладно, я отойду на минутку, смотри внимательно, заметишь кого-нибудь подозрительного… Хотя они все здесь подозрительные, - Таня оглядела клуб. Было уже почти одиннадцать. Посетителей становилось всё больше. Кожа, бархат, шёлк, чёрный макияж, разноцветные волосы, дым дешёвых сигарет и дешёвое вино…
-Чёртовы готы, и эта идиотская музыка… Хреновы вампиры… - пробормотала она куда-то в сторону.
Она ушла, а Бэм продолжал бессмысленно смотреть в одну точку.
Вдруг кто-то взял его за руку и увлёк в толпу танцующих ребят.
“Maybe I just can live…” – пел бархатный голос под звуки мощных гитар.
Бэм оказался лицом к лицу с девушкой, той самой, с красными прядями в волосах.
-Вандери, - крикнула она, приподнявшись на цыпочки, чтобы приблизиться к его уху.
-Бэм! – представился он ей.
Они танцевали, под эту совершенно не танцевальную музыку, как и ещё десятки ребят. Потом Вандери внезапно взяла его за руку и повела к двери. “Maybe I just can no more …” – неслось из динамиков. Вандери посмотрела на рисунок, совсем недавно сделанный Кляксой. Эта песня, что сейчас – песня The 69 eyes…
Она встряхнула головой, чтобы избавиться от этих слишком тяжёлых для неё мыслей, ей так было проще. Она толкнула дверь, не выпуская руки Бэма, и вышла на улицу.
-Пойдём, - сказала она ему.
Они шли быстро. Она ничего не говорила, он тоже молчал, но начинал что-то понимать.
Кладбище, опять тихо, только порывы ветра, дождь... Точно, она – вампир. Она нашла его.
Вандери отошла на два шага от него, ветер развевал её волосы, в свете молний глаза, казалось, горели огнём, но это из-за красных прядей в волосах. Конечно из-за них.
Вандери подошла ближе к Бэму, приблизила к его шее губы и…
-Я не могу, я не могу… - слёзы текли по её лицу, смешиваясь с дождём и с тушью. Она уткнулась в его плечо и плакала. Бэм провёл рукой по её спине. Вандери оттолкнула его от себя.
-Уходи! Убирайся к чёрту! – кричала она, - пока ты ещё жив… - тихо добавила Вандери.
Бэм подошёл к ней ещё раз, но она снов его оттолкнула. Тогда он грустно взглянул на неё и ушёл…
Вандери стояла на коленях, дождь стекал по её плечам, по лицу, по волосам, она закрыла лицо руками, сквозь пальцы текли слёзы, чёрные, из-за туши. Бэм уходил, ему было жаль. Но ей не помочь, уже не помочь.
Он вернулся к клубу, у дверей стояла Таня и нервно курила. Она удивлённо уставилась на него.
-Всё. Её больше не будет.
-Её?
-Да. Она тоже… - Бэм замолчал.
-Пошли. Хватит на сегодня готики.
Таня положила ему руку на плечо…
Вандери плакала. Душа рвалась на свободу, она не могла больше дышать. Было больно и страшно.
-Привет, - тихо и нежно проговорил кто-то.
Вандери подняла голову. Перед ней стоял её Вампир. ЕЁ.
-Я же обещал что вернусь. Обязательно вернусь. Пойдём.
Вандери утонула в его объятьях, она хотела всё рассказать ему, поделиться всем, что случилось. Но она только плакала и обнимала его.
-Идём, - настойчиво повторил он.
[align=center:0137ac26a6]7.[/align:0137ac26a6]
Там было холодно, и был вечный снег, а солнце никогда не было. Но в гостиной горел камин. Он обнимал Вандери, они сидели так, прижавшись друг к другу, и ничего не говорили. Готы говорят глазами, руками, душами. Она прикоснулась к его воспоминаниям. Там пронеслись убитые, кровь, вены, всё так знакомо… Бэм. Он плачет, уткнувшись в плечо Бэму. И шепчет, прости, прости… Девушка с тёмными волосами и красными прядями в них, лежит на земле, он хочет укусить её, но не может, он не хочет…
-Нет. Я не могу, я не хочу. Мне не нужно твоё прошлое, мне нужно твоё настоящее.
Он склоняется к губам Вандери, и они сливаются в поцелуе. В одно целое. И так будет вечно. И так будет вечно…
[align=center:0137ac26a6]8.[/align:0137ac26a6]Николас шлёпал по лужам, оставшимся после вчерашнего дождя, и вспоминал. Тяжёлые воспоминания, они давили на душу свинцом и сталью, но он вспоминал. Он был вампиром. Он тоже им был. Но он научился подавлять голод. И так было лучше. Он тоже помнил себя, как жил там, где холодно, и снег, и нет солнца.
Но сколько он хотел себя помнить, он жил в этом городе. Кто сказал, что нельзя начать жить заново?
Почему, почему они говорят чувствами? Николасу было совсем плохо от этого, как и им. Но он опять чувствовал. Одна девушка: Лира, она теперь тоже вампир. А значит, всё начнётся вновь. Всё сначала. И так будет вечно, пока есть мы – дети смерти…














Hits: 1063
0

Posted by on in Оборотни
[align=justify:9a6a1310e3]Я очнулся и увидел свет. Тогда я узнал, что могу видеть.
Луна взошла на небе.
Я встал и пошел. Так я узнал, что могу ходить. Все вокруг серебрится и переливается. Я иду вперед. Мимо могильных плит. Они ухоженные и заросшие, каменные и деревянные, старые и новые. Правда вряд ли это интересует тех, кто под ними…
Черные пряди падали мне на лицо. Значит, у меня черные волосы.
Я шел вперед, не глядя по сторонам. Меня не интересуют трупы. Боятся надо живых… И то не всех…
Но я не знал, куда нужно идти, что нужно делать… Ну, и надо ли это все вообще, тоже…
Я пойду туда, куда хочу, и буду делать то, что хочу.
Я прикоснулся пальцами к могильной плите. И узнал, что они холодные. Я пошел к ограде. За оградой – другая местность, другая жизнь…
Нужна ли она мне?
Я понял – нужна.
Но я знаю – сейчас мне туда нельзя. И пошел обратно.
Между других могил, по другой дороге…
И увидел человека.
Он – или это она? – мне понравился. Он был красив. Неужели я тоже такой? Хоть немного.
Я протянул руку и что-то сказал.
Человек глянул на меня и что-то испуганно залепетал.
Я улыбнулся и повторил.
Человек (он, она?) побежал.
Почему он бежит от меня? Я просто сказал ему, что он красивый… что он мне нравится…
А он бежал. Нет, так нельзя. Ты оказался плохим, человек, но ты не должен от меня бежать…
Я поймал его за руку. Он закричал. Громко, подняв голову. Я посмотрел на бледное горло, оказавшееся перед лицом…
Тогда я впервые попробовал кровь. Она мне понравилась. Люди так глупы… но их кровь дает мне силы…
Он(а) упал(а) и затих(ла).
Я понял, что она не встанет. Она мертва. Но я не знал, что это такое.
Но кровь была вкусна…[/align:9a6a1310e3]
Hits: 1205
0