Патрик Макграт. Вампир по имени Клив, или Готическая пастораль.

- Главное, что отличает вампира, - заметил Гарри, ни к кому особо не обращаясь, - это то, что земля не принимает его. Именно это ставит его вне природы. Видите ли, все, что принадлежит природе, разлагается. Так сказать, гниет в земле. Но только не вампир. Он не может умереть, потому что земля не примет его. Забавно, а?
- Потрясающе, - пробормотала я. Это меня пугает... половину моего сознания. Откуда Гарри взял эту отвратительную тему? Наверное, в кино насмотрелся. Впрочем, мысли мои были не с ним, но с Хилари, нашей дочерью. Я уже несколько дней не принимала таблетки, так меня беспокоит моя девочка. Ей всего девятнадцать, но она уже выказала тревожную склонность влюбляться в самых неподходящих мужчин. Тут и эта бредовая прошлогодняя история с водопроводчиками, и еще раньше - меня трясет при одном воспоминании об этом - та скандальная "договоренность" с двумя садовниками в школе... Нет бы ей, сказала я ей перед завтраком, успокоиться с каким-нибудь солидным молодым человеком - с Тони Пикер-Смитом, например.
- Но, мамочка, - возразила она - она сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы, - мамочка, не хочешь же ты, чтобы я вышла замуж за клецку. Ты ведь не вышла замуж за клецку.
Я вздохнула.
- Твой отец, - сказала я, - человек... - я поискала подходящее слово, - человек ПРЕДСКАЗУЕМЫХ пристрастий. Поэтому я и вышла за него замуж. Всегда знаешь, чего от него ожидать; с ним, так сказать, у тебя есть жизненное пространство.
Хилари только фыркнула.
- Но мне не нужно никакого жизненного пространства, мамочка! Не от мужчины, за которого я выйду! - Она повернулась ко мне лицом. Я сидела на краю своей кровати. Вдруг взгляд ее сделался чуть тревожным. - Мама, - спросила она. - Ты что, снова перестала принимать таблетки?
Меня зовут леди Хок, я живу в Уоллоп-Холле, а Хилари - моя дочь. Когда несколько минут спустя мы вошли в столовую, Гарри уже с головой ушел в кроссворд из "Таймс". Стояло ясное августовское утро. Помнится, я еще попросила Стокера, нашего дворецкого, подать мне почки. Мой сын Чарльз стоял в эркере и смотрел вниз, на поле для крикета.
- Идеальный день для игры, - сказал он. - Лучшего дня не придумаешь.
Я была не в настроении говорить с Чарльзом о погоде. Видите ли, это из-за Чарльза я так беспокоилась за Хилари. Такой импульсивный мальчик... Не спросясь ни у кого, он пригласил к нам на выходные всю свою команду по крикету. Это не пришлось по душе Стокеру, но за него я беспокоилась гораздо меньше, чем за Хилари. Надо же, целая команда! Как я могла оставить Хилари без присмотра, пока они в доме? Все это было ужасно утомительно - быть начеку до самого их отъезда в Лондон, в воскресенье вечером, - и у меня снова начинала уже болеть голова. Вот тут Гарри и завел разговор о гнусных вампирах; только этого мне и не хватало. Все проблемы с молодыми людьми, видите ли, заключаются в том, что они ОХОТЯТСЯ за мной - так вышло с водопроводчиками и с садовниками тоже. Не то чтобы их намерения были мне так уж неприятны, но Хилари всего девятнадцать лет, в конце концов; так что, как бы я сама ни относилась к этому, мой первый долг как матери заключается в том, чтобы охранять ее. По-моему, в этом нет ничего неестественного, а по-вашему?


Уоллоп-Холл расположен в холмистой местности, в Беркшире, милях в пяти от деревушки Уоллоп - сонной кучки древних, полуразвалившихся домишек, двери которых обсажены жимолостью и шиповником, а внутри пахнет паутиной и плесенью. Здесь имеется одна-две лавочки, церковь, гостиница - и сельский луг, красивая полоска скошенной травы с лесом в дальнем конце и павильоном для крикета. Последний представляет собой викторианское сооружение, изобилующее шпилями и горгульями; Гарри утверждает, что это хороший образчик сельской готики. Лично мне оно представляется устрашающим, но так вышло, что через два часа я сидела в шезлонге рядом со старой моей подругой, Оливией Бабблхамп, обливаясь потом в ожидании начала игры. Светило солнце, и пушистые, чуть растрепанные по краям облачка мирно плыли по голубому небу. В ноздри приятно бил запах свежестриженого газона, и я говорила Оливии, что хотя с воображением у Тони Пикер-Смита туговато, он вполне даже неплох с точки зрения "жизненного пространства" - если бы Хилари только меня слушала.
Да, кстати, об Оливии: она славная женщина, но доверять ей не стоит.
- Мне кажется, милочка, - сказала она, - что если ты пытаешься подрезать девочке крылья, она назло тебе выкинет что-нибудь невозможное. Я сама едва не совершила той же ошибки с Дианой.
Надо же! Я ничего на это не сказала, и вы меня поймете, если я объясню вам, что Диана Бабблхамп уже три года как сидит в сумасшедшем доме после того, как в припадке безумия убила приходского священника.
Впрочем, сама Оливия даже не заметила, насколько неудачно ее сравнение; она продолжала вязать, напевая себе что-то под нос.
День и правда был очень милый. Народу собралось довольно много - некоторые, как и мы, сидели в шезлонгах, другие расстелили на траве одеяла. Стрекотали насекомые, и в дальнем конце луга, у опушки леса, стояла в полоске солнечного света жирная корова и отмахивалась хвостом от мошек. Все такое мирное, такое пасторальное: покой в сердцах под небом Англии и так далее; почему же тогда меня не покидало ощущение УЖАСА? Несколько сельских игроков, в основном фермеры-овцеводы, лениво катали мяч по траве, но соперники еще не появлялись.
- Как ты думаешь, что с ними? - спросила я Оливию.
- Убей меня, не знаю, - ответила она, даже не отрываясь от вязания. Впрочем, она тут же подняла взгляд. - Милочка, - сказала она, - тебе, право же, стоило бы носить на таком солнцепеке шляпку - при тех-то таблетках, что ты принимаешь.
Я промолчала. Как я смогу приглядывать как надо за Хилари, если буду накачана пилюлями, как зомби? И тут произошла ужасно странная вещь: я вдруг увидела, как из головы Оливии полезли черви, сотни червей! Кожа ее приобрела ужасный желто-зеленый оттенок, и маленькие клочки сгнившей плоти начали отслаиваться от костей и падать ей в вязание. Как отвратительно от нее пахло! К счастью, это продолжалось не больше минуты. А потом, слава Богу, появился Гарри.
Куда бы Гарри ни пришел, его появление никогда не становится кульминацией. Конечно, его встречают с радостью - в конце концов, он настоящий сквайр, - но стоит ему зайти, как все развивается по одному и тому же сценарию: оживленные приветствия, а потом он идет к бару. Не было исключением и это утро, разве что на этот раз он задержался возле нас с Оливией и спросил, благослови Господи его душу, какой отравы нам принести.
- Джин, - ответили мы обе немного устало.
Единственная подлинная страсть Гарри - это охотиться верхом на лис. Если бы мог, он занимался бы этим каждый день - часто он так и делает. Деревенские его за это любят. Они смотрят, как он носится по Даунзу верхом на большой вороной кобыле, со сворой гончих - раскрасневшись, в алой куртке, потея от животного азарта погони. Это зрелище их успокаивает. Это и есть, понимают они, настоящая Англия. Он возвращается домой под вечер, весь в грязи и крови, совершенно счастливый. Он вваливается в дом и стаскивает сапоги у огня. Стокер уже согрел ему ванну. За обедом он выпивает вдвое больше кларета, чем обычно, и сразу уходит в библиотеку. Стокер укладывает его спать, запирает дверь и гасит свет. Уоллоп-Холл спит. Этот порядок свят, и любое отклонение от него делает Гарри раздражительным и склочным, так что я стараюсь не допустить ничего такого.
Все это вполне меня устраивает. Я уже намекала раньше, что являюсь сторонницей "жизненного пространства" во всем, что касается брака. Мне кажется, мои запросы скромны; достаточно сказать, что мы с Гарри совершенно довольны сложившимся порядком, и так уже много лет. К сожалению, я не могу поговорить с ним о Хилари, и, как вы понимаете, Оливия тоже не лучший советчик, так что мне приходится переживать в одиночку; впрочем, как мне кажется, таков удел матерей. Однако должна признаться, я никогда еще не радовалась приходу Гарри, как тогда, когда Оливия превратилась в эту ужасную ШТУКУ прямо у меня на глазах.


Полагаю, я никогда не забуду своего первого впечатления от этого существа. Наконец вышла вторая команда, и Чарльз, который возглавлял парней из Уоллопа, выиграл подачу и выбрал биту. Я бросила взгляд на боулера - и тут же застыла в своем шезлонге, так как сразу поняла, почему все утро чувствовала себя так странно! Я вся задрожала - я ощущала, как закипает кровь, и краска заливает все лицо. Все это обещало беду, большую беду, и я откинулась на спинку шезлонга, стараясь совладать с дыханием и скрыть мое возбуждение от Оливии. Среди нас был вампир.
Сначала меня даже удивило, как мал он ростом - всего на дюйм-другой выше пяти футов, наверное, не выше, скажем, Оливии. Он был ужасно худ, с непропорционально длинным лицом, выдающейся челюстью, глубоко посаженными глазами и совершенно черными волосами, густо набриолиненными и зачесанными от высокого лба. При всем своем маленьком росте и страшной внешности одет он был очень элегантно: в хорошо отглаженные брюки кофейного цвета и чистую, без единого пятнышка белую рубашку. Но это не обмануло меня: хоть он и явился сюда затем, чтобы играть в крикет, я сразу же разглядела в нем создание, живущее вне природы. Обнаружив причину своего беспокойства, я повернулась к Оливии - и обнаружила, что она смотрит на него с интересом; более того - с бесстыдным восторгом! Мое сердце похолодело. Если он произвел такой эффект на Оливию, что сделает он с бедняжкой Хилари?
Все стихло над лугом, когда он побежал к воротцам. Должна признать, он бежал не без грации - диавольской, разумеется - и с немалой для своего роста скоростью. Его волосы слегка сбились, и даже с того места, где я сидела, я видела в глубине его глазниц красные огоньки. Чарльз, правда, смотрел на него, как ни в чем не бывало, похлопывая битой по черте. И тут случилась еще одна странная вещь: существо, казалось, застыло на бегу, повисло в воздухе и осталось висеть так, словно это была фотография: маленькие ножки не касаются земли, голова запрокинута назад, волосы сбились, глаза горят красным огнем, правая рука высоко поднята и сжимает длинными, костлявыми пальцами мяч. Однако это продолжалось всего мгновение; потом рука опустилась, и мячик, мелькнув в воздухе красным мазком, просвистел мимо Чарльза, миновав биту, и с громким "хлоп!" оказался в ловушке у принимающего. Обступившие луг люди перевели дыхание.
- Право, - заметила Оливия, возвращаясь к своему вязанию, - этот мальчик проворен.
Я повернулась посмотреть на Хилари; она сидела на веранде павильона рядом с Тони Пикер-Смитом, и глаза ее - как и у Оливии - определенно сияли. Я чувствовала себя так, словно в наш Эдем украдкой заползла змея.
Оставшаяся часть утра прошла, мягко говоря, сложно. Борясь со все усиливающейся тошнотой и ощущением пустоты внутри, я неотрывно следила за тем, как существо - звали его, как я выяснила, Клив - срывает нам подачу. Тед Данг выбыл первым: громкий треск, и фермер тупо уставился на свои воротца, с корнем вырванные из земли и катящиеся кувырком прочь. Один инцидент особенно устрашил меня; я имею в виду выбывание Тони Пикер-Смита. Один особенно быстрый мяч попал ему прямо в пах, и он, крича от боли, упал на землю.
- Как так? - закричал Клив, обращаясь к арбитру. Арбитром был Лен Грейс, владелец похоронного бюро. Тот медленно выпрямился, переложил пенни из левой руки в правую и покачал головой. С его точки зрения пах бедного Тони не полностью прикрывал воротца. Продолжай мяч лететь дальше, он все равно не попал бы в зачет. По общему убеждению взгляд у Лена Грейса наметан.
Но Кливу не было дела до наметанного глаза Лена Грейса. Он зарычал, он действительно зарычал - и я вздрогнула, так как совершенно отчетливо увидела, как блеснули на солнце его клыки - они были длинные и заостренные на концах. Я повернулась к Оливии, но та все вязала.
- Ты видела? - прошептала я.
- Ты о чем? - пробормотала она, прикидываясь рассеянной. - О Боже, бедный Тони! - поскольку несчастного юношу уносили в это время с поля двое наших парней, и пухлое розовое лицо его было искажено болью. Хилари вскочила и прижала ладонь к губам, как она обыкновенно делает при сильном потрясении. По крайней мере это, решила я, добрый знак.
Чарльз тем временем продолжал разыгрывать очень изящную партию и скоро загонял свободные мячи практически впритирку. Таким образом, счет потихоньку рос, и к перерыву на ленч мы вели сорок девять к семи: по большей мере благодаря Чарльзовой бите. Мы все рукоплескали, когда он повел команды в павильон на ленч - тот, по обыкновению, был приготовлен фермерскими женами и накрыт на простых дощатых столах. То повышенное настроение, которое обыкновенно царит при этом, было на этот раз несколько омрачено отсутствием Тони: ужасная боль у него не проходила, и Хилари повезла его к врачу. Гарри тем не менее был само радушие и не выказывал ни капельки подозрений по отношению к Кливу.
- Угощайтесь, - говорил он. - Шерри, джин, скотч... Нет, - добавил он тут же, - пива, боюсь, нет, - это поразило меня как новая зловещая деталь, - оно все почему-то прокисло. Может, гроза собирается.
- Прошу прощения, - отвечал другой вежливым тоном. - Могу я попросить "Кровавую Мэри"?
За ленчем Оливия ухитрилась сесть рядом с ним и сразу же принялась болтать. Она выяснила, что мать его родом из Венгрии; ее старшая дочь, Диана, сказала она, как-то познакомилась с глухой монахиней из Дубровника и в результате оказалась в сумасшедшем доме, и что за славный мужчина тамошний главный врач, пусть он даже ирландец - и так далее, а маленькое существо только улыбалось своей ледяной, мертвой улыбкой и почти ничего не говорило, и в щель между его бесцветными губами я видела, как блестят его чуть желтоватые зубы. Потом вернулась от доктора Хилари, и Клив, изобразив серьезную озабоченность, осведомился у нее о самочувствии пострадавшего. Слегка подавленная Хилари сказала, что доктор повез его в Королевский Беркширский госпиталь на рентген, и что его мошонка очень сильно ушиблена и, возможно, повреждена. Клив - вот чудовище! - пробормотал, что он ужасно сожалеет, и сел. Так безупречно он себя вел, что Чарльз - добрый, мягкосердечный Чарльз - не выдержал и утешал его, говоря, что он не должен винить себя ни в чем, что это всего лишь досадный несчастный случай, и что Тони, он уверен, травмирован не серьезно.
- Я опасаюсь худшего, - сказал Клив. - Я подаю слишком сильно - всегда так подаю.
- Вздор, - возразил Чарльз. - Ты подаешь классно. - Собравшиеся одобрительно загудели в знак согласия - не то чтобы тепло, скорее из вежливости. Но видите, как эффективно был удален со сцены Тони?


Партия продолжалась. Однако я никак не могла сосредоточиться на игре, так как Клив начал производить очень необычные визуальные эффекты, имеющие целью, несомненно, помрачить мой рассудок и тем самым удалить последнее препятствие на пути к совращению Хилари. Самым смутившим меня из этих его фокусов было то, как он превратил эту милую, спокойную сцену из позитива в негатив. На мгновение все, что было светлым - небо, игроки и т.д., - сделалось непроницаемо черным, а все, что было темным - деревья, трава, - выцвело и стало призрачно-белым. Потом все сделалось как было, потом снова негативным, и так мигало примерно полминуты. Самым любопытным было наблюдать за черно-белой коровой: животное вспыхивало и гасло, как световая реклама. Как я предполагаю, это была какая-то разновидность электрической интерференции, возбуждаемая телепатически, и нацелена она была, как я уже говорила, прямо на меня. Если Оливия и испытывала что-то подобное, она не сказала ничего; тогда я заподозрила, что она понимает замыслы Клива - не только понимает, но и ОДОБРЯЕТ!
Игроки вернулись на чай. Я решила наконец, что настало время действовать, и отозвала Чарльза в сторону.
- Дорогой мой, - прошептала я самым серьезным своим тоном. - Ты правда считаешь, что нам нужны все эти типы на ночь?
- Но мама! - возразил он.
- Потише, дорогой, - прошептала я.
- Мама, я же ПРИГЛАСИЛ их. Не могу же я...
- Я знаю, дорогой. И все же... - Я осеклась: между нами легла тень. Это был Клив.
- Леди Хок, - начал он - о, что за голос, как старый портвейн: богатый, мягкий, чувственный, - простите меня за то, что перебил вас.
Я спряталась за маской ледяной вежливости.
- Ничего страшного, мистер Клив.
- Леди Хок, право же, несмотря на столь сердечное приглашение вашего сына, мне кажется, что мы не вправе заставлять вас приютить у себя в доме и кормить одиннадцать совершенно незнакомых вам людей.
- Да что ты! - вскричал Чарльз.
Клив положил руку ему на плечо.
- Мне кажется, всем заинтересованным сторонам будет лучше, если ты разрешишь нам устроиться в "Уоллоп-Армз".
О, я оказалась в очень сложном положении. Что-то во мне дрогнуло. Очарованию этого существа было трудно, почти невозможно противостоять - но я держалась стойко. К неудовольствию Чарльза, я не пыталась отговорить его.
- Вы уверены, что вам там не будет неудобно? - спросила я.
- Никаких неудобств, леди Хок, - сказал он. Я испытала облегчение, благодарность - и совершенно необъяснимое разочарование! Его пылающий взор буравил меня, и - подобно цыпленку перед лисой - я не в силах была отворотить своего взгляда.
- Но ВЫ должны отобедать у нас, мистер Клив, - выпалила я в неожиданном, невольном порыве. - И, - добавила я, - будьте нашим гостем.
Стоило этим словам сорваться с моих губ, как я пожалела об этом - горько пожалела, но ничего не могла с собой поделать. Вот дура, думала я, стоило тебе благополучно избавиться от этого типа, как ты приглашаешь его обратно! Он вежливо поклонился.
Чарльз немного успокоился. Я повернулась, чтобы идти; именно в это мгновение появилась Хилари.
- Хилари, - сказала я ей. - Мистер Клив будет обедать с нами и остановится в Розовой комнате, но остальные разместятся в "Уоллоп-Армз".
- О, хорошо, - ответила Хилари. - То есть, - добавила она, чуть покраснев, - хорошо насчет мистера Клива.
- Так что, милая, - продолжала я, - тебе, пожалуй, стоит вернуться домой и предупредить Стокер?
- Конечно, - согласилась она. - Ту-ту, мистер Клив.
- Ту-ту, - сухо отозвался вампир, и Хилари ушла.


Игра завершилась в полседьмого. Все деревенские разошлись по домам. В лесу пели птицы, а в павильоне царил полумрак; горгульи четко вырисовывались на фоне вечернего неба. Над лугом стелился туман. К запаху сырости примешивался слабый запах отверстой могилы, но этого никто не слышал, и так мало-помалу наступила ночь.


Ужин. Тони с нами не было - его положили в больницу, - но Оливия была. О да, Оливия была здесь, и если днем мои подозрения на ее счет были довольно смутными, то этим вечером они окрепли, сменившись уверенностью - все из-за инцидента, к описанию которого я приступаю.
Я услышала, как Гарри приглашает Клива в библиотеку посмотреть его коллекцию охотничьих гравюр. Так вот, это приглашение было сделано, когда Гарри поднимался наверх, чтобы принять ванну, а Клив, уже переодевшись к обеду, спускался вниз - вне всякого сомнения, в надежде заняться Хилари, пока никого больше нет. К этому времени я уже успела одеться, поэтому, услышав приглашение Гарри, я тихонько спустилась по черной лестнице и, обойдя дом кругом, пробралась к окну библиотеки. По счастью, занавески были задернуты не полностью, поэтому я смогла тайно наблюдать за Кливом.
Несколько минут он разглядывал Гаррины гравюры, потом снял с полки книгу и начал лениво перелистывать страницы. Появился Стокер с графином скотча и сифоном на серебряном подносе; когда он вышел, я услышала у парадного входа шум подъехавшей машины. Это, наверное, Оливия, подумала я. И правда, через несколько минут Стокер проводил в библиотеку Оливию Бабблхамп.
В вечернем костюме Клив выглядел чрезвычайно симпатичным. Его пиджак был пошит безукоризненно и в отличие от светлой одежды для крикета подчеркивал его черные волосы и глаза, казавшиеся еще чернее на фоне мертвенной белизны кожи. Он повернул свое длинное белое чело, свои тускло тлеющие глаза к Оливии, и старая клуша сразу же решительно растаяла. Должна сразу заметить: Оливия, одетая к обеду, зрелище довольно устрашающее. С голыми плечами, голой шеей и голыми руками, создающими впечатление целых акров слегка увядшей, напудренной, увешанной бриллиантами плоти, она колышется и вихляется по дому, как премированная индейка, блестя и переливаясь сотней камней, - но Клив не отпрянул от нее в ужасе, как делали на моих глазах другие молодые люди, на которых Оливия клала глаз. Однако он и не остался безразличен; напротив, он НАСТУПАЛ, он действовал стремительно, и я чуть не крикнула этой дурехе, чтобы она береглась его, береглась... но это испортило бы все.
У Оливии только одна грудь, но Кливу хватило и этого. Я не слышала, о чем они говорили, но какой-то разговор имел место, и - о чем бы он ни был - этого бедной Оливии вполне хватило. Я и представить себе не могла степень бесстыдства этого существа: Клив схватил ее в объятия и страстно прильнул к ее горлу. Оливия запрокинула голову. Очень скоро она начала, скажу вам, постанывать, схватив Клива за плечи (я уже говорила, что они были с ней одного роста). А потом он переключился на ее грудь! Он вынул ее из платья и впился в нее зубами, в то время как Оливия мотала головой из стороны в сторону, колыхалась и задыхалась, дрожа всем телом, стискивая его, похотливо тряся своей увядшей плотью. Но потом, совершенно неожиданно, она вдруг выпрямила голову и открыла глаза - и как это меня потрясло! Ибо глаза ее были КРАСНЫМИ - не просто налитыми кровью, как это бывает по утрам, но яростного, ослепительно-красного цвета, как у Клива, когда он подавал мяч. Но еще хуже - гораздо хуже! - был тот факт, что эти жуткие глаза смотрели ПРЯМО НА МЕНЯ, поскольку, забывшись от потрясения, я стояла во весь рост прямо перед окном, в просвете занавесок!
Мы с Оливией смотрели друг на друга через окно так, словно это было зеркало, а мы с ней - один человек, совершенно один и тот же человек! Так мы стояли, застыв, бесконечный момент, тогда как чудовище продолжало свое гнусное и кровавое дело. Когда он наконец поднял голову, я отпрянула в сторону, так что он не видел меня. Я доплелась до черного хода, поднялась к себе по черной лестнице и ввалилась в мою спальню; сердце, казалось, готово было выпрыгнуть у меня из груди.
Потом, конечно, был очень неуютный момент, когда через десять минут мы с Оливией встретились в гостиной. Глаза у нее снова сделались обычного цвета, а грудь - снова заправлена в платье, но перемена в ней была мне очевидна. Она вела себя вполне нормально (если про Оливию Бабблхамп вообще можно сказать, что она ведет себя нормально), но я-то знала. И она знала, что я знаю. Полагаю, вы согласитесь со мной, что ситуация была весьма щекотливая.


Вполне естественно, разговор за столом зашел о крикете. На ужин был замечательный ростбиф, который Гарри, вытащив вертел, с обычной ловкостью и живостью разделал и разложил по тарелкам. Стокер хлопотал с кларетом - в этот вечер мы все в силу разных причин пили больше обыкновенного. Молодой картофель удался на славу, как и горох с нашего огорода. Скромная трапеза, но мне нравится думать - и Гарри целиком согласен со мной в этом, - что он не уступит всему, что способна предложить Франция. Кстати, вдруг подумала я, не ФРАНЦУЗ ли Клив? Нет: я сразу же вспомнила, что он венгр. Одному Богу известно, что они там у себя едят.
Хилари была очень мила в светло-голубом платье, выгодно подчеркивающем ее стройную фигуру. Перед тем как спуститься к столу, я поговорила с ней, попытавшись предостеречь насчет Клива. Боюсь, я не слишком в этом преуспела; я не хотела слишком пугать девочку, а на мои завуалированные намеки она отвечала с неприкрытым раздражением, посоветовав мне принять мои таблетки. Надо же, нашла время для таблеток!
Стокер прислуживал нам с обычным чуть флегматичным достоинством, и Гарри, похоже, пребывал в хорошем настроении. Время от времени Гарри бывает неплохим собеседником. У него метафизический склад
ума;
к сожалению, охота и кларет редко позволяют ему проявить этот свой дар. Однако ради Клива он выдвинул несколько любопытных идей, и этого хватило, чтобы поддерживать разговор, позволив Гарри
постепенно
переключить внимание с беседы на ростбиф, потом на вино (на чем оно и оставалось сосредоточено до конца ужина).
- Крикет, - заявил он в какой-то момент, - это, конечно же, больше, чем просто игра. Лично я назвал бы его идиллией: сельской сценой мира, простоты и благости.
Последовала недолгая пауза; как я уже сказала, никто не слышал от Гарри ничего подобного по меньшей мере пятнадцать последних лет.
- А ты, Оливия, что ты скажешь на это? - проревел он, налившись кровью. Видите ли, у них с Оливией такая давняя игра: когда они пьют - чем обыкновенно заняты почти все время, если только Гарри не мчится верхом, - он разыгрывает из себя лихого кавалера, а она томную даму. Жалкое зрелище, по правде говоря, но ему нравится. Однако в тот вечер Оливия не играла. Она глядела только на Клива, что было не совсем справедливо по отношению к Гарри.
- О, я совершенно с вами согласен, сэр Гарри, - сказал Клив. - Крикет символизирует человеческую деятельность в идеальном обществе - обществе, связанном любовью, в котором закон лишь определяет рамки. Все остальное - это искусство, гармония: цивилизованная борьба человека с человеком в исключительно игровом контексте. Так, как воевали древние греки.
- Потрясающе, - несколько вульгарно сказала Оливия, так и не сводя пылающего взгляда с маленького умного чудовища. Ох, знаю я тебя, Оливия Бабблхамп, подумала я. Ты только и хочешь напоить собой эту тварь. Впрочем, в его рассуждениях было одно уязвимое место. Вот оно: зло тоже может играть в эту игру, и ты, Клив, говорила я про себя, и есть это зло. Разумеется, я ничего такого не произнесла, а, возможно, стоило. Эта идея показалась бы дикой Гарри, и даже в большей степени - Хилари с Чарльзом. Одна Оливия поняла бы, что я имею в виду, говоря: "зло, играющее в игру", - но она уже покорилась злу.


Поздно ночью, когда все легли спать, я прокралась в его комнату. Я почти ожидала застать его бодрствующим, готовящимся к своим ночным разбоям. Я не имела ни малейшего представления о том, что буду делать; там, надеялась я, видно будет. С собой у меня было несколько религиозных вещиц, но чеснока не было - мы не пользуемся им в готовке. В общем, я полагала, ну... что, может быть, смогу беседой обратить его. Пообещать ему молчать в случае, если он просто будет охотиться на другую семью. Я даже готова была - и мне не стыдно признаться в этом - предложить ему СЕБЯ, только бы он не трогал Хилари. Вот на какие жертвы готовы настоящие матери, когда их дочерям угрожает опасность. К счастью, до этого не дошло: он спал.
Как прекрасен был он во сне! Легко можно понять, почему Оливия покорилась так быстро. Я сама боролась с искушением, жестоким искушением, но моя решимость взяла верх. Я изо всех сил ударила его по голове куском трубы, который оставили за собой водопроводчики, а затем с помощью крикетного молотка вогнала ему в грудь вертел. Сколько крови было!
Гарри застал меня там через полчаса. Бедный Гарри, это очень его огорчило. Он считает, что это немного "слишком". Не "по-нашему", сказал он. Не крикет.


Я сижу в сумасшедшем доме за убийство вампира по имени Клив, и, если вы меня спросите, ЭТО точно не крикет. Впрочем, здесь не так уж и плохо. Меня поместили в одну палату с Дианой Бабблхамп, и мы основали тут клуб игроков в бридж. Оливия регулярно навещает нас и - благослови Господи ее душу! - проносит нам тайком джин. Но доверять ей все равно нельзя, особенно с тех пор, как ее кусал Клив. Я пыталась предостеречь насчет нее Хилари, но она считает меня сумасшедшей. Бедняжка, она очень меня огорчает. Я давно уже не пью своих лекарств, так она меня беспокоит. Кстати, насчет главного врача Оливия ошибалась: он вовсе не славный, совсем не славный. Он ирландец, и он играет в гольф, и вчера я заметила, что глаза у него горят красным огнем, когда он думает, что его никто не видит.


Перевод Н. Кудряшова