Трое.

Информация о материале

Категория: Рассказы

Создано: 03.10.2011, 15:37

Кристина М.Кэрри. Трое.

Где-то на улице сейчас, должно быть, летний полдень, и солнце вовсю накаляет крыши, заставляя горожан открывать окна, опускать жалюзи и покупать новые мощные кондиционеры. Но в комнате Аллена прохладно, сюда не проникает ни один солнечный луч. Комнату освещают лампы "дневного света", закрепленные на низком на потолке. Для обладающего чувствительными глазами вампира такое название звучит издевкой, ибо спектр излучения лампы не имеет никакого отношения к настоящему дневному свету.
Комнату на барже трудно назвать просторной, как трудно и назвать особенно уютной - очень широкая кровать, стеллаж с книгами и компакт-дисками, музыкальный центр на кронштейне и компьютер в углу. Обстановка, близкая к аскетической. Но для прячущейся от солнца и жары троицы бессмертных комната вполне приемлема. Они уже успели насытиться и роскошью, и богатством.. теперь им достаточно минимального комфорта.
Центр играет популярную молодежную музыку. Это одна из многочисленных европейских радиостанций. Гарет, разлегшаяся на кровати в позе сытой кошки,отстукивает ладонью ритм звучащей мелодии. Гэбриэл завладел пультом и каждые пять минут пытается поймать другую волну, но все его выборы - тяжелый металл, американское кантри, джаз отметаются Гарет, как мало пригодные для ее нежных современных ушек. Аллен сидит, по своему обыкновению, за компьютером. Его пальцы летают над клавиатурой с немыслимой скоростью.
- Хэй, Аллен, в скольких чатах ты сидишь?
Аллен на миг замедляет печать, но сосредоточенно молчит. Когда Гэбриэл уже забывает, зачем задал вопрос, тот отвечает.
- Четыре канала на IRC, на одном три привата, на другом четыре.. и еще парочка.
- Ping 5 минут, - ехидно говорит Гарет. - Гэб, да мы в лаге.
- Говори нормально хоть ты, пожалуйста. - Гэбриэл делает комично-трагичную физиономию и закатывает глаза.
- Я хочу сказать, что время от твоего вопроса до получения его ответа 5 минут. Это очень много. В норме три-четыре секунды. Вот примерно так, как отвечаю я.
- Хэй, Аллен! А о чем вообще можно говорить с этими несчастными идиотами? Да еще и круглые сутки?
На часах проходит ровно пять минут, прежде чем Аллен отвечает:
- Там не все идиоты.. Бывают даже вполне нормальные. Вот вчера я говорил.. Так, погоди минутку.. Картинка, увы, не шлется.. В общем, с девушкой. Она очень хотела бы поговорить с настоящим вампиром.. Я притворялся, что тоже этим интересуюсь. Нормальная такая девушка, только по-английски плохо понимает..
- А по-какому она хорошо понимает?
Гарет отсчитвает еще пять минут. Ответа нет.
- А? Что ты говорил? По-какому понимает? Не знаю. Она из Литвы.
- Литва - это где? - удивленно спрашивает Гэбриэл.
Гарет щелкает его по носу и отвечает сама:
- Это на Балтийском море. Бывшая часть Советского Союза. Рядом еще есть Польша. Слышал про такую, неуч?
- Угу. Только давно. - отвечает нимало не смущенный Гэбриэл.
Через пять минут Аллен отвечает сам:
- Литва - это в Польше.
И совершенно не понимает, почему его ответ вызывает такой громкий смех. Пока они смеются, Гарет, с трудом выговаривая слова, которые перебиваются у нее хихиканием, что-то негромко говорит Гэбриэлу на ухо.
Устав смеяться, Гэбриэл подходит к Аллену и кладет ему на плечи теплые ладони.
- Хватит стучать по кнопкам, посиди с нами.
- Подожди, дай мне договорить.
Гэбриэл делает вид, что внимательно рассматривает переднюю панель системного блока.
- Ой, какая красивая кнопка! А что будет, если ее нажать? - и прежде, чем Аллен успевает его остановить, нажимает на Reset. С противным воем компьютер входит в режим перезагрузки. Аллен вскидывает голову, в глазах его отблеск истинного возмущения, и ссора кажется неминуемой.
- Что за идиотские шутки...
Но Гэбриэл просто прикладывает излучающие тепло ладони к его щекам, смотрит снизу вверх, молча, но взляд его более чем красноречив. Этот жест кажется неуместным в тесной комнате, слишком интимным для такой простой ситуации. И так много еще всего отражается в череде коротких взглядов, которыми они обмениваются едва ли за миг.
"Посиди со мной".
"Да, конечно. Но тебе не следовало делать этого".
"Я соскучился".
"Я тоже. Веришь?"
"Хочу верить. Постараюсь"
"Тебя не было долго".
"И скоро я опять уйду".
"Я не хочу этого".
"Ну, посиди же с нами, хоть недолго!".
Нет, они не умеют читать мыслей друг друга. Но есть нечто, большее чем наблюдательность, основанная на знании друг друга - то, что рождается между бессмертными из взаимной приязни, дружбы, симпатии. Тайный шифр на двоих, код, понятный только им. Жесты, взгляды, улыбка и движение ресниц. Так рождается язык..
- Мальчики, кончайте секретничать, - кокетливо говорит Гарет, - я уже тут соскучилась в одиночестве.
Через несколько минут, после возни и препирательств вокруг диванной подушки, они устраиваются все втроем. С непринужденностью котят в корзине, они образуют тесный круг, и наслаждаются ощущениями тел друг друга. Мысль, по обыкновению, приходит ко всем одновременно, но высказывает ее Гарет.
- Мы все дальше и дальше уходим от нормального общества. Даже в мелочах. Посмотрите сами, - она окидывает взглядом Аллена, который одной рукой обнимает ее за плечи, а другой небрежно гладит по щеке и волосам Гэбриэла, уютно положившего голову ему на бок, а руку на колено Гарет, - вот это все едва ли вписывается в нормы общения. Нас сочли бы поклонниками группового секса.
- Глупости, - говорит Гэбриэл. - Просто лежать рядом приятно и здорово. Почему сразу надо думать о сексе? Это все ерунда.
- Это не ерунда, ma chere. Потому что в том мире, что ожидает нас за стенами этого дома, нас с тобой сочли бы любовниками. - Аллен отвечает, не прекращая движения руки. - Видишь ли, чем ближе люди живут друг к другу, тем менее приличным они считают прикасаться друг к другу. Это привилегия сексуальных партнеров. Неразрешенное прикосновение - сексуальная агрессия. Разве ты не заметил этого?
- Не могу сказать, что до сих пор вообще задумывался о подобном.
Разговор затихает на несколько минут. Гарет, не вставая, тянется к своей куртке, достает из кармана сигарету и с наслаждением затягивается.
- Гарет, курить нынче немодно.
- И невкусно! - поддерживает Гэбриэл.
- Ну и что, что не модно? Я же не на вечеринке какой-нибудь...
- Ага, значит, нас ты совсем не стесняешься?
- Кого из вас, молодые люди, я должна стесняться больше?
- Меня! - гордо заявляет Гэбриэл.
- Это еще почему же?
- Потому что я такой обаятельный и мог бы быть тебе кавалером. А ты.. куришь.. Фи! Это не женственно!
- Я не нуждаюсь в таких кавалерах. Я оставлю тебя Аллену. В подарок.
Аллен снисходительно оглядывает свой новообретенный подарок с ног до головы.
- Спасибо, Гарет. - Он целует ее в щеку. - Это отличный подарок!
- Хэй, а меня кто-нибудь спросил?
- А тебя никто спрашивать и не собирается... Подарки не спрашивают об их мнении.
- Вы жестоки и аморальны.
Гэбриэл слезает с кровати и садится за компьютер. Включив его, он долго смотрит на монитор, не понимая, что видит перед собой. Несколько раз кликнув мышкой по иконкам, он разочарованно оборачивается:
- И как работает эта чертовщина?
Аллен настраивает ему mIRC и коротко объясняет, как им пользоваться. Через некоторое время Гэбриэл увлеченно что-то печатает, неловко орудуя мышью и что-то бубня по-испански себе под нос.
- Потерян для общества. - Ехидно констатирует Гарет.
- Я очень рад, что ты привезла его - еле слышно говорит Аллен. - Я скучал без него. Но ты сама знаешь, что выбраться куда-нибудь для меня выше моих сил..
- Он заигрался в свои роли. Потерял всякую осторожность. Охотился, не думая о последствиях. Ты вправишь ему мозги подходящим образом. Я тебя прошу об этом.
- Я не могу. Он опять решит, что я его ограничиваю и воспитываю. И сбежит. Как сбегал уже несколько раз. Для меня не так-то легко каждый раз проходить через все это..
- Постарайся. Я тебя прошу.
- Хорошо.
Через некоторое время они засыпают, нежно обняв друг друга. Стук клавиш и музыка убаюкивают их лучше, чем усталость и темнота обычных людей.
Они просыпаются с наступлением вечера, как просыпаются обычные люди поздним утром - хорошо отдохнув, с ясной головой и сладким чувством готовности к действию в мышцах. Только через несколько минут Гарет понимает, что треск клавиатуры, под который она заснула, так ни на мгновение не прекратился. Гэб все также сидит, неудобно склонившись вперед, к монитору, и неловко держа руки на весу, что-то вдохновенно печатает. Скорость его работы значительно повысилась.
Аллен первым делом провел рукой по волосам, приведя в порядок и без того не растрепавшуюся даже во сне стрижку, еще не открывая глаз провел рукой по своей одежде. Гарет с трудом сдержала ехидную усмешку, но, видимо, что-то большее, чем мысль промелькнуло в воздухе комнаты. Аллен с задумчивым видом произнес:
- И почему вы все считаете меня занудой?
- Кто это "все"?
- Все наши.
- Ты и в самом деле зануда, Ал. Посмотри на свою книжную полку, на которой все книги стоят идеально ровно и каждая на месте. Посмотри в свой компьютер, где каждый файл лежит в надлежащей директории. Посмотри на свои вычищенные до блеска ботинки. Разве нормальное существо способно на такую педантичность?
И Гарет искренне смеется.
- А разве мы нормальные существа? - с философским видом вопрошает Аллен. - Мы совершенно ненормальные. Мы отличаемся от людей очень и очень сильно.
- В чем именно? В том, что питаемся кровью, и не можем без этого прожить?
- Нет, не в этом. В мелочах. Ты говорила днем о том, что у людей не принято находиться близко друг к другу. А нам это, напротив, кажется естественным - даже двум едва знакомым нашего племени. В том, что мы живем очень долго и находим совершенно особенный способ ладить с окружающим миром. Люди живут в нем, словно бы плывут в потоке изменяющейся реальности, но они не замечают ее изменений - они внутри потока. А мы - всегда вовне. И мы пропускаем через себя этот поток, как через сеть, выбирая в улове только то, что нам по вкусу.
- Это твой способ мириться с миром. Не все так легко учатся этому. Помнишь Маршалла? Он так и не смог примириться со своим бессмертием, с тем, что не сможет назвать себя человеком в полной мере.
- Маршалл шарахался из крайности в крайность. Сначала он убивал просто оттого, что хотел насладиться своей силой. Потом он боялся грядущего наказания и стремился оградить свое существование от любой опасности. Потом он почувствовал себя одиноким и хотел найти утешение в дружбе и сексе - общаясь только с обычными людьми. Потом он понял, что каждому есть дело только до себя.. Но себя к тому времени у него уже не было - только набор страхов и претензий ко всем окружающим. Он так и не поверил в то, что сначала должен полюбить себя и примириться с собой, а потом уже искать любви у окружающих. Он боялся себя и ненавидел себя. Вот почему он предпочел шагнуть на свет, а не остаться наедине с собой.
- Мне было жаль его. Но больше жаль тебя.
- Почему?
- Две твои креатуры - Маршалл и Торвальд. Маршалл мертв, Торвальда не пустит на порог ни один из наших. Тебе не повезло.
- Мне не повезло с здравым смыслом. Я сотворил Маршалла только потому, что хотел узнать, как все это получится. Я едва знал его. Я сотворил Торвальда только потому, что он догадался о большей части всего и показался мне более-менее пригодным для нашей жизни. И просто потому, что он неплохо развлекал меня. Я вытащил его из какого-то довольно грязного клуба, где он вертел задом перед туристами, отмыл и был уверен, что этого достаточно, чтобы у него появились какие-то понятия о порядочности. Я ошибался. Он прекрасно приспособился к нашему образу жизни, но только за счет того, что не ведает ни малейших понятий о чести или совести.
- Вот я и говорю - жаль, что так случилось.
- Да, тебе всегда везло больше. Хотя бы мы с Гэбом - вроде бы, от нас было не столько уж много неприятностей? - Аллен усмехнулся.
- Да. Но мы отвлеклись. Мы говорили о наших отличиях. Мы воспринимаем мир по-иному, не так ли?
- Не уверен, Гарет. Скорее всего, нет. Просто мы воспринимаем только ту часть мира, которую сами отмеряем для себя, но воспринимаем ее также, как обычные люди.
- В смысле?
- Я могу смеяться или плакать, если слышу смешное или грустное. Я могу сожалеть и сочувствовать, могу быть заинтересован или подавлен услышанным. Но я интересуюсь только тем, чем хочу интересоваться. Мне все равно, кто правит страной и с кем рядом я живу, что нынче модно в области литературы, потому что я давно уже не читаю современных книг и все равно, что нынче модно носить и как принято думать о жизни.
- Я тебе не верю. Хотя бы потому, что ты модно одет и не вылезаешь из интернета. Твои беспрерывные чаты, твоя модная стрижка - разве это не есть желание быть частью мира? У меня есть это желание, и я не отказываюсь от него. Я люблю быть в толпе и ловить с экрана телевизора самые первые проблески нового стиля, люблю говорить на самом новом молодежном сленге и создавать его самой. Я хочу быть миром и оставаться собой.
- Я ненавижу толпу. Я не хочу говорить с незнакомыми людьми, которые могут находиться рядом со мной. Мне достаточно экрана и возможности выбрать собеседника по вкусу и в любой момент прекратить ставший неприятным разговор.
Гэбриэл оторвался от монитора и покосился на спорящую парочку.
- Я уже лет тридцать слушаю, как вы доказываете друг другу, чей взгляд на жизнь более верный. Вам еще не надоело? И вообще, я хочу есть. Я хочу на охоту!
Гарет и Гэбриэл уловили, даже не взглядом, а каким-то иным чувством, легкую гримасу на лице Аллена. Они оба знали, что он не любит убивать, не любит разговоров об убийствах, что для него это не удовольствие, а необходиомость, и не самая приятная. Он старается быть равнодушным, как хищник, но никогда не будет обсуждать какие-либо детали этого.
- Я вряд ли составлю вам компанию...
- Аллен! Я тебя прошу. Пойдем с нами.
- Мне не нравится, когда вы меня к этому принуждаете.
- Никто тебя не принуждает, Ал. Но я хочу провести с вами и эту ночь. Скоро я уеду. Но до того мне нужна охота. - Гарет была уверена, что у нее все получится. В том числе и уговорить своего старого приятеля.
- Пойдем, Аллен. Выловим в каком-нибудь клубе какого-нибудь наркомана...
Он, как всегда, соглашается. На вечерней улице, ярко освещенной фонарями, они смотрятся довольно обычно, хотя и довольно примечательно - двое высоких мужчин, один широкоплечий и мощный, другой более изящный, со строгим взглядом сквозь тонкое стекло очков, и девушка в ультрамодном платье из блестящего синтетика и ботинках с тупыми носами на подошве толщиной в добрую ладонь. Обычные обитатели города, отправляющиеся душным вечером уик-энда на какую-нибудь дискотеку.
Находится и дискотека, и, после нее, ближе к утру, добыча - какой-то парень, принявший хорошую дозу наркотиков, взгляд которого мутен и бесцельно блуждает. На троих это не настоящая добыча, которой хватает на добрый месяц или, в случае крайней необходимости, на полгода - это всего лишь средство поддержать свои силы на какое-то время. И еще - ритуал, который объединяет. Одна охота, одна добыча на троих, и одна кровь, что заструится по жилам, согревая и возвращая силы. И даже хмурый Аллен улыбается, чувствуя себя одним целым с двумя своими друзьями.
Завтра Гарет уезжает, и, может быть, они не увидятся еще десяток лет. Но мир, оплетенный сетью радиоволн, проводов и оптоволоконных кабелей, становится все теснее, и все ближе они становятся друг к другу - там, где не дотянется рука, прозвучит звонок, появится приветственная строка на экране компьютера.
Одиночества нет, об этом думают все трое, возвращаясь домой на баржу к Аллену. Одиночества нет...

Легенда больших городов.

Информация о материале

Категория: Рассказы

Создано: 03.10.2011, 15:37

Кристина М.Кэрри. Легенда больших городов.

Га-рет, Га-рет.. еле слышно стучит отлаженный мотор. Га-рет, га-рет - имя в шелесте шин на скоростном шоссе. Не Маргарет, не Марго. Именно Гарет. Девушка в темных очках нещадно жмет на тормоза и лихим виражом вписывает машину на крохотный пятачок перед небольшим подвальным клубом на узкой центральной улочке. Тормоза жалобно плачут, но Гарет нравится ощущение огромного механизма, слушающегося ее легких прикосновений, почти что мысленных приказов. На вид машина Гарет просто довольно популярная модель "BMW", но только сама девушка и ее механик знают, что на самом деле скрывается под темно-синим, цвета ночного неба, корпусом автомобиля.
Гарет эффектным жестом захлопывает дверцу машины. Машина остается стоять на площадке, немая и глухая, равнодушная ко всему происходящему. Гарет эффектнее своего автомобиля, но они чем-то похожи. Сейчас на девушке узкое платье из блестящей черной синтетики, туфли на мощной "платформе", темные очки. Уши прикрывают мощные наушники, на поясе - никелированной цепочке - проигрыватель компакт-дисков. Весь ее облик - воплощение техногенной реальности, уникальной культуры, которая может существовать только в центре мегаполиса, ограниченная, словно заповедник, хайвеями, тоннелями метро, ночными дискотеками и стеклянно-бетонными коробками небоскребов. Таких людей не бывает - это персонаж видеоклипа, морок, навеянный музыкой в стиле "техно", дух большого города, видение на фоне небоскребов и негаснущих неоновых огней витрин...
Гарет легко поворачивается на своей немыслимой платформе и легко идет к двери небольшого подвального клуба. Ее пластика - пластика исконного горожанина, чувствующего затылком спешащий сзади автомобиль и знающего наощупь все выбоины на асфальте. В полупризрачном освещении фонаря и красно-голубой рекламной вывески кажется, что через ее силуэт просвечивают контуры зданий.

Она - древнейшая из бессмертного племени. Ее биография идет в прошлое на бесконечные века, запутывается в бесчисленных годах древности. Ее лицо - лицо современного человека - только маска, порождение искусного скальпеля пластического хирурга. Но знакомый-антрополог безошибочно уловил в ней черты древних кельтов. Ее фигура выдает ее - нынешние люди стройнее, тоньше, с более хрупкими и легкими костями. Гарет широкобедра и широка в кости, но этого почти не видно под искусно подобранной одеждой и фигурой, долгими часами упражнений подогнанной под современную норму. Темно-каштановые, коротко остриженные волосы, серые глаза, светлая кожа с отбеленными веснушками. Она привлекательна, по-своему красива, но ее красота, скорее, для ночной дискотеки, нежели для полотна художника.

Гарет - собирательница легенд. Под беспечным обликом завсегдатая ночных развлечений таится твердый и сильный характер, недюжинный ум и отменное образование. Она собирает легенды и сказки, предания и баллады о своем племени - племени вампиров. Она знает о них больше, чем кто-либо на этой планете. Но она вовсе не ученый - просто летописец. Она знает все обо всех вампирах, живущих на Земле ныне, о тех, кто уже ушел и о тех, кому еще предстоит войти в их круг. Она не только старейшая, но и наиболее уважаемая из них - ее слово значит очень много.
Гарет толкает дверь и входит в клуб. Музыка, клубы дыма и аромат десятка разных духов едва не сбивают ее с ног, но это привычный для нее воздух, более привлекательный, нежели запах ветра в лесах. Музыка нравится ей - электронные переложения средневековых мелодий. Мелодий, большая часть которых подобрана с ее напевов. Ей хорошо знаком автор и исполнитель - мощный темноволосый парень с длинными волосами, с гримом на лице и подведенными темным контуром глазами. Мрачная, тяжелая музыка, темы страха и полета, погони и охоты сменяют друг друга. Гарет видит восхищенные лица слушателей и слушательниц. Последних за столиками больше. Все они похожи друг на друга - неким байронизмом облика, думает Гарет. Сама она едва ли вписывается обликом в круг людей, собравшихся вечером в этом клубе, но это едва ли заботит ее. Она терпеливо ждет, слушая музыку, пока концерт закончится, и исполнитель сядет за ее столик, взяв себе кружку темного пенистого пива..
Слушая электронные аккорды несуществующих инструментов, Гарет вспоминает прошлое.

... Чащоба леса. Ход в земле, тщательно прикрытый от постороннего взгляда. Внутри, в землянке, сидит девушка с длинными темными волосами, спутанными и полными всяческого сора. Ее жилище темно и убого, в самом темном углу стоит грубо сколоченный ящик, похожий на гроб. Больше нет ничего - только неумело обтесанное бревно, отполированное за долгие годы. Ее убежище. Ей не нужен ни очаг, ни кухонная утварь. Ей не нужно ничего - только иногда кровь. Иногда. Редко, может быть два-три раза в год. Это впятеро меньше, чем нужно ей на самом деле, но она вынуждена таиться. Если она будет охотиться чаще - ее найдут. Заблудившийся крестьянин, не добравшийся до соседней деревни заезжий купец - такое иногда случается. Тел не находят, но вокруг столько гиблых болот и диких зверей... Если же выходить чаще, то найдется кто-то догадливый, и смерть найдет ее. Ее вытащат под палящие, убийственные лучи солнца - на смерть. Вампира так легко убить...

... Дом на окраине. Завешенные окна. Обычная, бедная мебель. Все выглядит так, будто бы здесь живет обычная женщина. В округе ее считают вдовой, ведущей монашеский образ жизни. Не выходить из дома - ее обет в знак траура, так считают соседи. Разносчик из соседней лавки раз в неделю приносит ей большую корзину провизии. Она расплачивается мелкой монетой - унылая странноватая женщина в поношенном сером платье, прячущая свое лицо под потрепанной вуалью. Она ходит в церковь - соседки знают это, но всегда в сумерках - рано утром или ввечеру, таково единственное, позволенное отступление от обета. Она не привлекает никакого внимания. У нее несколько кошек и сторожевая собака, чисто выметенный двор и совершенно обычные манеры. К ней не ходят гости. Обычная вдова... Но истинный ее дом, о котором никто не знает - в подвале. Там никогда не бывает дневного света, там уютно и светло от свечей. Там она становится собой - красавица с длинными волосами, крутобедрая и яркоглазая. Такой ее видят немногие - те, кто приходит к ней после полуночи. Те, кого она считает своими. Те, кого не видят соседи.
Иногда в округе пропадают люди. Чаще всего их находят потом утопленниками, с лицами, объеденными рыбами. Никто не может определить, что из них словно бы выкачана вся кровь. Она все еще голодает, и этот голод не может утолить снедь, что она покупает в лавке. Ей нужна кровь, чтобы жить - это необходимость. Без человеческой крови она умрет, как должна была бы умереть еще сотни лет назад. Но нужно быть осторожной...

... Шумный молодой город, недавно построенный на недавно открытом континенте. Порты, осанистые капитаны и хлопотливые купцы, усталые грузчики и набивающие карманы торговцы. Балы и лавки, витрины и прилавки, чопорные дамы в сопровождении служанок-негритянок, роскошные базары и суета. Здесь легко жить, не будучи слишком заметной. Похожий на тот, что принадлежал ей раньше дом на окраине, молодая женщина, живущая со своим братом. Они спят весь день, потому что всю ночь проводят в развлечениях. Они не претендуют на светский круг общения - их компания попроще, чем благородные джентльмены и их леди, принесшие в новый мир всю надменность и чопорность старого. Они проводят время с купцами и богатыми лавочниками, их содержанками и подобным веселым и предприимчивым людом. Иногда они устраивают приемы у себя - разумеется, вечером. Пышные обеды, виски и вино - рекой, танцы под нанятый оркестр. Веселье и безвкусная роскошь. В этом городе тоже иногда пропадают люди. Но никто не обращает на это внимания - негр может сбежать с плантации, матрос - с корабля. Гарет и ее спутник, молодой парень-англичанин по имени Аллен, ее создание, соблюдают осторожность. Она хорошо знает на вкус слово "осторожность". Под этим девизом проходит вся жизнь Гарет.
Она не одна, рядом с ней человек, во всем подобный ей. Ее ученик и любовник, выдающий себя за брата столь искусно, что никто не сомневается, что их связывает нечто большее. Это не любовь, но одиночества больше нет. На время. Гарет создавала подобных себе и ранее, несколько мужчин, двух женщин. Они всегда уходят, рано или поздно, в иную, самостоятельную жизнь. Гарет это не беспокоит. Она учит всему, что знает сама. Старается передать свою осторожность и внутренне спокойствие - что она еще может подарить юному бессмертному? Только свой опыт и свое тело - умелое, сильное, нежное...

Музыка оборвалась острым, пронзительным аккордом, и еще долго не таяла в дымном воздухе, подсвеченном огнями. Гарет помахала рукой музыканту, он улыбнулся ей. Через некоторое время, переодевшись и стерев грим, он уже сидит за ее столиком. Гарет пьет коктейль, музыкант, Гэбриэл, пиво.
Они долго и внимательно смотрят друг на друга. Ловят изменения.. даже следы их. Бич бессмертных - постоянство, скука - их проклятье. Скука, однообразие, тоска - то, что толкает под палящие лучи солнца, навстречу смерти, ставшей избавлением.
Они умеют сражаться со скукой, но она всегда побеждает. Рано или поздно. Гарет - одна из немногих, выигрывающих раунд за раундом. Она всегда на гребне волны, она знает эту волну, как знает ее опытный любитель виндсерфинга. Новизна. Новая музыка, новый стиль литературы, новая мода. Новый ночной клуб. Новый любовник. Это развлекает. Развлекает так же, как сознание собственной древности. Как выбранное для себя - "Я - легенда". Как легкий быстрый бег по ночной улице, как умение затаиться в неверной тени фонаря, как навык всегда оставить по себе след - не тот, что найдет полиция, тот, что сумеет распознать только ребенок или кот. Тень запаха, шорох движения, взгляд чуть светящихся в темноте глаз, силуэт, тонкий скрежет ногтями по стеклу. Она может заглянуть в комнату к ребенку, рассказать ему какую-нибудь старую сказку. Показаться видением. Растаять в ночи. Или вернуться - возможно, хищником на охоте.

- Наслышана о твоих последних приключениях. - говорит Гарет приятным низким голосом с какими-то мальчишескими нотками.
- Аллен доложился? - хмурит брови Гэбриэл. - Я говорил только с ним. Чертов болтун...
- Он не болтун, Гэб. Просто это то, о чем мне следует знать. Не только потому, что я хочу знать о вас основные факты. Но и потому, что это опасно.
- Это не было опасным. Все улажено.
- Не все. Аллен покопался в банках данных. За тобой установлена слежка.
- Я знаю. И что они могут найти?
- Неужели в твоем образе жизни нет ничего странного или необычного?
- Нет.
- Гэб, достаточно одного ареста. Только на основании того, что какому-нибудь дотошному агенту ночной образ жизни покажется чересчур экстравагантным....
Гэбриэл резко серьезнеет, взгляд его резко мрачнеет. В самом деле.. он настолько отличается в лучшую сторону от людей - безукоризненное здоровье, потрясающая живучесть, способность к регенерации, выносливость на уровне, недоступной обычным смертным. Но достаточно просто-напросто яркого солнечного света, и все это закончится, рассыплется прахом.
- И что теперь?
- Я предлагаю тебе выход. Ты уезжаешь вместе со мной.
- Что будет расценено, как повод для возбуждения новых подозрений.
- Нет. Аллен уничтожит все, касающееся тебя.
- Пусть сделает это сейчас. Зачем мне уезжать? И куда?
- Ко мне, в Нью-Йорк. Потом - в любой из свободных городов. Но я попрошу Аллена только при условии, что ты уедешь.
- Я попрошу его сам.
- Он откажется.
Гарет ослепительно улыбается и подносит к губам бокал.
- Это шантаж, Гарет. Просто шантаж. Как я от этого устал! Сначала эта идиотка Фрэнси, потом ты.. Сколько можно...
Он бросает отрывистые фразы в пространство между ними, даже не задумываясь о том, слушает ли его Гарет. А она не слушает. Она любуется игрой огней светомузыки на противоположной стене. Пальцы ее стучат по столу в такт играющей мелодии.
- Мне нужно, чтобы ты отсюда уехал. Но я не буду тебя уговаривать. Дело твое..
И от крайнего равнодушия в ее голосе, он внезапно сдается.
- Хорошо, Гарет. Только.. есть одна просьба. Увези меня. Увези сейчас. Вот так - без всего. Я слишком привязался к своему дому, к своим вещам. Уехать будет сложно... Увези меня в ночь...
Гарет поднимает голову и улыбается одной из самых задорных своих улыбок. Она негромко напевает - только ему:

...И в ночь, навстречу ветру, по шоссе,
Дорога ждет, и полная луна блестит над облаками.
Асфальтом в ледяной ночной росе
И теплым ветром с крыш, что полон нынче снами...

Гэбриэл подхватывает:

...Крещу тебя в кольце дорог и стен,
Я нарекаю именем твоим дорогу, ночь и скорость,
Мы отряхнем с ладоней сладкий тлен
Ограничений, знаков "Стоп", тревогу, боль и совесть..

Уже в машине Гарет, которая все еще прокручивает в уме песню, кусочек из которой они только что тихонько пропели друг другу, говорит:
- А ты всегда умел писать такие песни, что заставляли меня чувствовать нечто.. особенное. Как тебе это удается?
- Просто ты меня вдохновила. Я буду долго помнить ту нашу поездку по Нью-Йорку. А теперь.. Не махнуть ли нам в Париж? Заглянем в гости к этому трепачу Аллену..
- Не называй его так. Ты же знаешь, он всегда заботился о тебе.
- Я знаю. И я люблю его. Но из-за его заботливости я всегда чувствую себя ребенком рядом с нашим мудрым старым Алленом.
Гарет насмешливо фыркает, и в знак своего возмущения закладывает такой вираж, что Гэбриэла нешуточно прикладывает о дверцу машины. Ремнем он не пользуется.
- Он старый?! А кто я тогда?! Я сделала его бессмертным всего-то лет 300 назад..
- Ты - просто легенда. Легенда городов.. - Ухмыляется Гэбриэл, запуская руку во вьющиеся черные волосы, потягиваясь и чувствуя себя слегка пьяным от скорости, проносящихся навстречу ярких огней и ослепительного видения ночного города.
- Больших городов. - Поправляет его Гарет серьезно.

Притворщик.

Информация о материале

Категория: Рассказы

Создано: 03.10.2011, 15:36

Гэбриэл последний раз коснулся пальцами клавиш и слегка откинулся назад. Прощальный аккорд золотистым блеском повис в воздухе, долго еще плавно парил среди полутьмы небольшого клуба на одной из центральных улочек города. Он положил руки на клавиши, и стал постепенно отключать синтезатор. Его широкие, массивные ладони на удивление легко парили над бесчисленными клавишами и кнопками, опровергая суждение о том, что силовые упражнения и музыка мало совместимы.
Гэбриэл знал в этой жизни только два увлечения. Первым была музыка, вторым - бодибилдинг. Оба этих несходных занятия удивительным образом отражались и на его внешности, и на его образе жизни. Он был очень высоким, мощным, с превосходно развитой рельефной мускулатурой. Очертания лица были такими же, как у бесчисленных посетителей тренажерных залов - тяжеловесный подбородок, развитые скулы. Но при этом одет он был со всем присущим богеме шиком и "художественным" беспорядком, носил длинные волосы, только на тренировках собирая их в "хвост", чем резко выделялся среди своих сотоварищей - коротко подстриженных, аккуратно одетых.
Он неплохо играл на гитаре и исполнял песни собственного сочинения, удивительно хорошо подражая французским шансонье прошедших годов. Но чаще он выступал с маленькими шоу - как раз вот на такое небольшое кафе-клуб. Тема всех шоу, как и названия его электронных композиция, была всегда одна и та же: вампиры. Темная романтика. Его псевдонимом было имя Дракулы, музыка была мрачной и тяжелой, но в меру, и удивительным образом могла сочетать в себе средневековые странноватые ритмы и попсовую доступность любому слушателю. В черном костюме, частично стилизованном под средневековье, с легким макияжем, делающим лицо пронзительно бледным, а глаза чернее, чем на самом деле, он производил неизгладимое впечатление на многих слушателей. Чаще, впрочем, на слушательниц. Самые утонченные поклонники стиля готической музыки оценивали его выступления весьма лестно.
Несмотря на отъявленную мрачность сценического имиджа, Гэбриэл на самом деле не был ни мрачным, ни загадочным. Он просто играл роль - третьим его увлечением, не реализованным не в силу отсутствия таланта, а по иным причинам, был театр. Играл, но не вживался. И после своих выступлений он обычно сидел вдалеке от сцены, которую уступал прочим исполнителям, пил пиво или какой-нибудь иной напиток. Часто вместе со зрителями. И они удивлялись этому перевоплощению - вместо мрачной тени в черно-красном плаще, магией или чудом извлекавшей из синтезатора волшебные звуки, перед ними оказывался молодой, не старше двадцати пяти лет, парень с обычной, хотя и на редкость привлекательной внешностью, острым языком и вечной широкой улыбкой, любитель пива и футбола.


Гэбриэлу не было нужды играть вампира в обычной жизни. Он и был им. А его шоу были данью своеобразному чувству юмора, а может быть, идеальной маскировкой. Он настолько связал свое имя с идеей вампиризма, что, вцепись он сейчас в горло кому-нибудь из зрителей, они могли бы подумать, что он сошел с ума и вообразил себя вампиром. Эта маскировка помогала объяснить все странности - то, что он появлялся везде только затемно, жил один - никто не знал где, и многое другое. На любой вопрос он спокойно отшучивался, что "его гроб, в котором он спит, стоит в склепе на одном из городских кладбищ".
Сейчас он сидел за столом один, наблюдая за странным танцем, который демонстрировала молоденькая танцовщица. Это было похоже.. нет, ни на что, по его мнению, не было похоже. Поэтому он лениво следил взглядом за движениями девушки и потягивал вино из бокала. Гэбриэл был красив. Он выглядел чуть старше, чем был на самом деле. Ему было всего двадцать три, когда он стал тем, чем был. Он выглядел латиноамериканцем, хотя на самом деле происходил из родовитой семьи американцев-южан, в его жилах текла некоторая доля крови креолов. У него была смугловатая кожа нежного и мягкого оттенка молока с каплей кофе, темные глаза и черные вьющиеся волосы. Черты лица, слегка огрубленные развитой мускулатурой, все равно были правильными, привлекающими одновременно мужественностью и утонченностью. Поклонницы сходились на одном - его взгляд был нежным. Это была та безотчетная нежность, с которой он глядел на каждую женщину, которая встречалась ему. Но едва ли он сам сознавал это.
- Позволишь угостить тебя бокалом вина?
Гэбриэл деланно вздрогнул, словно бы не слышал, как к нему подошла маленькая стройная женщина в темном платье. На самом деле, он мог расслышать любой, даже самый тихий, звук из тех, что раздавались в помещении. Но об этом никому не стоило бы знать.
- О, Франсин.. Ты меня напугала. Благодарю.
Франсин была француженкой, выглядела лет на тридцать, была обаятельна, умна, слишком нервна и неразговорчива. Когда-то она пыталась стать актрисой, и с тех пор обожала принимать "выразительные" позы и бросать "выразительные" взгляды. Общаться с ней было довольно сложно, но она была самой умной и хотя не самой красивой, но самой очаровательной из его знакомых. С вечной тонкой сигаретой, слишком длинными ногтями с безупречным маникюром темно-бордового цвета и любовью к темным тонам и мрачным историям, она могла бы хорошо смотреться рядом с Гэбриэлом. Но она никак не могла понять, что его сценическому имиджу нет места в его жизни.
- Ах, неужели я выгляжу столь страшно?
Франсин была хороша. Ее можно было бы назвать слишком худой, но все в ее облике было гармонично - и эти тонкие детские запястья и торчащие ключицы не противоречили огромным темно-карим глазам взрослой женщины, в которых читалась одновременно и усталость и жажда страсти. Когда она обращала такой взгляд на Гэбриэла, он привлекал на помощь весь свой опыт, самоконтроль и чувство юмора, чтобы не утонуть в пышущем страстью жерле вулкана, которым казались ее глаза, тонущие в тени от длинных ресниц и прически с пышной челкой.
- Франсин, ты необыкновенно хороша. Но ты подошла так неслышно...
Принесли вино. Франсин взяла бокал, чуть пригубила красное, а в полутьме почти черное, вино и задумчиво устремила пристальный взгляд на Гэбриэла. Но на этот раз в ее взгляде не было той страстности, от которой он всегда слегка краснел. Взгляд был одновременно испуганным и торжествующим, как у ребенка, который украл слишком дорогую для него игрушку.
- Габриэль, могу я с тобой поговорить?
Она всегда называла его так. Гэбриэл поморщился, но постарался сделать это незаметно.
- Да, конечно, моя дорогая Франсин.
- Послушай меня. Я тебя вычислила, Габриэль. Ты - на самом деле вампир.
Гэбриэл замер на краткий миг, недоступный человеческому взгляду, а потом расхохотался самым радостным смехом. Он состроил мрачную физиономию, нахмурил брови и потянулся к женщине скрюченными пальцами.
- О да.. Несчастная, ты раскрыла мою тайну и умрешь!...
Франсин не улыбнулась. Она нервно дернула щекой и прикусила тонкие губы, подкрашенные темной помадой.
- Не паясничай, Габриэль. Я говорю серьезно. Я поняла это. Совсем недавно, но это очевидно. - Франсин приняла одну из своих многозначительных поз, в данном случае это означало, что она ожидает бесчисленных вопросов. Но Гэбриэл промолчал, с улыбкой глядя на нее, и ей пришлось продолжать. - У меня есть доказательства. Я могла бы предъявить их полиции.
Гэбриэл беспечно улыбался, но когда Франсин положила на стол фотографию, сделанную явно плохим фотоаппаратом и в сумерках, но достаточно четкую, чтобы на ней можно было узнать Гэбриэла в спортивной куртке и светловолосую девушку в белом платье, улыбка сникла. Они просто стояли на улице. Но Гэбриэл знал, что было всего через полчаса. И полиция знала.. вернее, знала, что девушка пропала без вести именно в тот вечер, и больше ничего.
- Это все чушь, Франсин. Но то, что ты следишь за мной с этой дурацкой "мыльницей", мне не нравится.
- Нет, не чушь! - голос Франсин сорвался и на них оглянулась молодая пара из-за соседнего столика. Гэбриэл не отреагировал, но его мозг лихорадочно просчитывал все варианты. И он нашел подходящий.. не сразу, но довольно скоро.
- Франсин, не кричи. Давай выйдем на улицу. Если хочешь - я провожу тебя домой.
- Проводи.


Дома Франсин, только скинув туфли на высоком каблуке, устремилась к бару и налила себе полный стакан недорогого бренди. Под удивленным взглядом Гэбриэла она грустно улыбнулась:
- Да, я пью эту гадость. Хороша, если надо перестать дрожать.. вот так, как я сейчас. - Она зябко повела тонкими плечами. Все было до боли очевидно - и смысл каждой позы, и подтекст каждого жеста. Гэбриэл покорно подошел к ней, обнял. Макушка Франсин доставала ему до груди, не выше. Она вцепилась ему в спину ногтями, требовательно царапая, скользила щекой по его груди. Гэбриэл на краткий миг поднял глаза к небу, вкладывая в этот взгляд все свое мнение о происходящем, а потом включился в роль нежного любовника.
Когда все закончилось, Гэбриэл развалился в широком уютном кресле, Франсин - по своей неистребимой привычке - села у его ног. Какое-то время она просто сидела, положив голову ему на колени. Но потом она поднялась и взглянула на него. Гэбриэл перехватил ее взгляд, и понял, что Франсин еще не отступилась от своей идеи. Она взяла с журнального столика очередную сигарету, глубоко затянулась и выпалила:
- Сделай меня такой же, как ты!
- Что ты имеешь в виду? Ты не можешь стать мужчиной... - попытался уйти от неприятного разговора вампир.
- Сделай меня вампиром!
- Я не вампир, Фрэнси.
- А кто же ты? Серийный убийца, маньяк?
Гэбриэл напрягся. По интонации Франсин можно было понять, что в таком случае она тут же вызовет полицию. Убивать ее нельзя - многие видели, как они ушли вместе.
- Нет, я не маньяк.
- Но ты убил эту девицу?
- Да. Убил. - Он помедлил, потом сказал с видом, словно бы сознавался в страшной тайне. - Да, ты права. Я и впрямь вампир.
- Сделай меня такой же!!
Голос Франсин, хриплый после занятий любовью, срывался на крик.
- Нет, Франсин. Не сделаю.
- Почему?
- А зачем тебе это?
- Я хочу быть бессмертной.. хочу быть одним с ночью и тьмой. Хочу выходить на охоту и пить кровь. Хочу летать при полной луне в звездном небе...
Гэбриэл искренне расхохотался.
- Мы не умеем летать. Это все сказки.
- Мне все равно! Сделай это со мной..
- Нет, не сделаю.
- Почему?!
- Не хочу, Фрэнси.
Она подскочила с пола, замахнулась на него рукой, увенчанной грозными остро подточенными ногтями, но он легко поймал ее руку и слегка сжал. Ей не было больно, но Франсин не могла упустить возможности сыграть очередную роль.
- А-ай! Больно..
- И будет больно, если ты еще раз так сделаешь. - Подыграл ей Гэбриэл. Франсин задумалась, прошла взад и вперед по комнате, непрерывно затягиваясь уже третьей, за пять минут, тоненькой сигаретой. Вдруг она остановилась, и торжествующе взглянула на вампира.
- Мне тоже не хочется отдавать тебя полиции, Габриэль! Но, видимо, придется.
В своей одержимости Франсин начинала действовать так здраво и логично, как не умела никогда в жизни. С подросткового возраста она была повернута на вампирах, ведьмах, темной романтике и черной магии, изучала всевозможные культы и ритуалы. Вампиры были ее страстью и идеалом.
- А ты не боишься, Фрэнси, что я попросту сверну тебе шею?
- Нет. Потому что тогда тебя поймают. Нас видели. Нас видели многие. Они знают и тебя, и меня.
- Хорошо, Фрэнси, я сделаю по-твоему.
Франсин робко замерла в той позе, в которой услышала его слова, не решаясь повиснуть у него на шее, как ей хотелось бы. Будущему вампиру это не приличествовало. Гэбриэл с минутным сожалением подумал о том, что из всей их небольшой компании, разбросанной по всему миру, Франсин могла бы быть самым "настоящим" вампиром. Со всей атрибутикой, о которой эти глупцы пишут в книгах. И самым опасным - ее поймали бы тут же, их образ жизни не допускает театра. А кто знает - успела бы она выдать их тайну перед смертью?
Гэбриэл уже несколько минут играл зажигалкой, умело управляя бликом от лампы на ее крышке. Он медленно подошел к Франсин, продолжая бросать блики на лицо Франсин. Она следила глазами за точкой света на крышке зажигалки, пока в ее глазах эта точка не стала размером с огромный шар, и не вспыхнула ярче солнца.
Когда Гэбриэл резко поднял руку с зажигалкой вверх, глаза Франсин закатились. Он ухмыльнулся - насколько же легко было иметь дело с этой истеричкой.. Когда-то он учился на врача. В то время гипноз еще был популярным средством.
"Слушай меня, Франсин. Сейчас ты заснешь. Утром ты проснешься. В руке у тебя будет пакетик. Ты растворишь его содержимое в стакане своего бренди. Потом ты откроешь окно и спрыгнешь вниз. Ты не будешь бояться. Ты не умрешь. Ты станешь тем, кем хотела быть. Ты забудешь все то, что я говорю тебе, но запомнишь мой приказ. Ты будешь счастлива выполнить мой приказ. Запомни, ты станешь настоящим вампиром только после этого, Франсин. Спи".


Франсин проснулась. Было раннее утро. Она испуганно поморщилась, но солнце еще не коснулось окон ее квартиры. Она машинально взяла пакетик, высыпала его содержимое в стоявший прямо рядом с постелью, на сервировочном столике, стакан. Это был кокаин - такая доза, которая была смертельно опасна, особенно в сочетании с алкоголем. Но яд не успел подействовать. Франсин шагнула к окну, распахнула его, легко вспрыгнула на подоконник. Она чувствовала себя предельно легкой и невозможно счастливой. За этим шагом вниз ее ждало исполнение всех мечтаний.
И хрупкое женское тело упало на асфальт. Семнадцать этажей небоскреба встретили ее равнодушными взглядами слепых окон.
Это было идеальное самоубийство.


Когда через пару недель Гэбриэлу сообщили о нелепой смерти Франсин, он был очень огорчен. Многие решили, что их связывали близкие отношения. Несмотря на все это, полиция так и не побеспокоила Гэбриэла. Вероятно, дело показалось ей совершенно ясным.
Никто так и не узнал, что основное огорчение Гэбриэла касалось бесцельно размазанных по асфальту пяти литров крови.
Бессмертные умеют хранить тайны. Среди двухсот или трехсот реальных настоящих вампиров, рассеянных по всему миру, новички появляются очень редко. И еще реже ими становятся те, кто был причастен темной романтики и готических романов.

Вернуться до рассвета.

Информация о материале

Категория: Рассказы

Создано: 03.10.2011, 15:33

Кристина М.Кэрри. Вернуться до рассвета.

Он стоял у самой стены здания, подняв лицо в ветреную ночь, хлеставшую по щекам крошечными, но пронзительно холодными каплями влаги. Капли ложились на лицо, застывая на ресницах и длинных прямых прядях волос мерцающими миниатюрными бриллиантами. В свете фонаря его бледное лицо казалось украшенным бесчисленными драгоценными камнями. Он смотрел на слегка колеблющийся под порывами шквального ветра фонарь и в его глазах с расширенными не-по-человечьи зрачками отражались два качающихся огня. Ветер качал и небольшую сережку, вставленную в мочку левого уха - серебряное колечко с подвешенным маленьким распятием. Дань своему своеобразному чувству юмора. Но все прочее в его фигуре оставалось недвижимым. Его звали Аллен. Он был одет в черный плащ современного и элегантного покроя. Плащ был распахнут, несмотря на отвратительную погоду середины зимы, под ним был строгий темно-синий ти-шот и узкие черные джинсы. Воротник плаща был поднят так, что закрывал щеки. Темные волосы с каштановым отливом модно пострижены под длинное элегантное "карэ". Из кармана торчала часть оправы очков - тонкое золото проволоки, тонкое стекло. По виду он более всего походил на преуспевающего программиста. Которым, собственно и был. Еще Аллен был вампиром. Но это не было профессией. Это было его образом жизни. Сейчас он стоял, замерев, наслаждаясь погодой. Более всего в жизни он любил дождь, а из всех видов дождя - вот такой вот, ледяной, мелкий, моросящий. Но он еще и принюхивался. И прислушивался. Его чувства были обострены и во много раз превосходили человеческие. Вдалеке слышались шаги. Ритм их был неровным: человек спотыкался, ноги его заплетались, он несколько раз поскальзывался, ронял нечто стеклянное - скорее всего, бутылку, подумал Аллен. Человек был пьян. И он шел именно сюда, туда, где между двух складских помещений, почти невидимый в тени, стоял вампир. Аллен едва-едва насторожился. Это была подходящая добыча. Он выходил раз, очень редко два в месяц, находил какого-нибудь забулдыгу или перепившую проститутку, убивал их, выпивая кровь, и затаивался еще на месяц. Вернее сказать, возвращался к своему привычному образу жизни: день и ночь в своем жилище на барже, надежно изолированном от дневного света. В жилище, в котором была широкая кровать, стеллаж с книгами и одеждой, музыкальный центр экстра-класса и баснословно дорогой компьютер, оснащенный всеми ультрасовременными изобретениями. За этим компьютером он и проводил большую часть своей жизни. Иногда он выходил и посещал бары и ночные клубы. Иногда это были гей-клубы. Ему было все равно, общаться с мужчиной или женщиной, ибо ни те, ни другие, не представляли для него никакого интереса. Но женщины иногда бывали слишком наблюдательны и проницательны. А потому опасны. Он не любил убивать, кроме как для еды. Он считал себя хищником. А хищник убивает, только когда голоден или в опасности. Аллен увидел свою жертву. Изрядно подвыпивший рабочий, в грязном комбинезоне, надетом на грубой вязки коричневый свитер. В одной руке он нес бутылку, другой поминутно хватался за ограду набережной, чтобы не поскользнуться. Лицо его было измятым, как ношеный носок.. да и запах исходил примерно такой же, как мог ощутить Аллен своим обостренным обонянием. Аллен быстро, но неслышно для человеческого уха, пошел следом за рабочим. На нем были дорогие замшевые мокасины, которые промокали в такую погоду, но это была единственная обувь, совмещавшая в себе возможность ходить тихо и не привлекать внимания необычным видом. Подойдя к рабочему сзади, он быстро положил обе ладони ему на шею сзади. По его пальцам пробежал парализующий импульс тока, заставляющий все нервы, проходящие через шею, утратить чувствительность на довольно долгое время. Жертва начала бессильно валиться вниз, словно куль с мукой, но Аллен вовремя подхватил его и прислонил к ограждению набережной. Пьяница был жив, в его глазах читалось легкое недоумение. Он был слишком пьян, чтобы испугаться. Это тоже нравилось Аллену - он не любил мучить свои жертвы. Он приник к шее рабочего, нащупав тонкими чуткими пальцами сонную артерию. Его зубы, конкретнее, клыки, были полыми, как у змеи. Но, в отличие от змеиных, он не только выпрыскивал, но мог и всасывать любую жидкость. А точнее, кровь. Прежде, чем начать пить кровь, он впрыснул в сосуд добычи определенное вещество, препятствующее свертыванию крови. В такие минуты он видел себя огромным москитом, летучей мышью, и это смешило его. Он пил, приникнув к сосуду. Со стороны это могло бы выглядеть поцелуем - ни одной капли не проливалось мимо. Его грудная клетка двигалась размеренно и часто, словно он совершал глубокие вдохи и выдохи. На самом деле, из зубных каналов кровь по сложной системе сосудов поступала в резервуары, расположенные в грудной клетке позади легких. Движения мускулатуры грудной клетки и диафрагмы позволяли высасывать из жертвы до трех четвертей крови - всю кровь, помимо той, что находилась в кровяных депо и не содержалась в сосудах, и некоторую часть лимфы. Когда он оторвался от шеи жертвы, тот уже был мертв. Аллен считал это легкой смертью - мозг, лишенный кислорода, просто отключался. На месте укуса не было ни одной капли крови - лишь только две синеватые точки на неестественно белой коже. Аллен тяжело поднялся - после "еды" он всегда чувствовал себя усталым и тяжелым, еще бы, ведь к его семидесяти пяти килограммам прибавлялось еще не менее пяти, выпитых у жертвы. Он с трудом перекинул тело покойного рабочего через ограду набережной, проследил, как оно с тяжелым плеском ушло вниз, в глубину грязной, покрытой пленкой мазута и засоренной всевозможными отходами воды. Он пошел по улице, с трудом поддерживая осанку. Он чувствовал себя примерно так, как чувствует человек, возвращающийся с пышного обеда в кругу друзей: в груди была тяжесть, переходящая пределы приятной. При каждом шаге в боку покалывало и ломило. Аллен дошел до своей баржи, неловко спустился по трапу, вошел внутрь. Оставил мокрый плащ на вешалке при входе, небрежно сбросил на ходу промокшие мокасины. Зашел внутрь помещения, уже неровно двигаясь, и пошатываясь, как человек, получивший изрядную дозу снотворного. На автомате включил систему контроля герметичности и сигнализацию. Она разбудила бы его, если бы в специально защищенное помещение стал бы проникать дневной свет. Он еще успел стянуть с себя одежду, бросить ее на пол и обнаженным упасть поверх разобранной постели, застланной бельем в неброских тонах. Он будет спать так двое или трое суток, пока не переварит всю пищу. Сначала сон его будет тяжелым и мрачным, и он будет не в силах пошевелиться, и половина кошмаров будет навеяна леденящим холодом, который будет тревожить его обнаженное тело, крестообразно распростертое на кровати, лицом вниз, в одеяло. Но через много часов сон сменится более легким, он пошевелится, находя во сне на ощупь край одеяла и толстого пушистого пледа из овечьей шотландской шерсти, завернется в него и уснет еще на много часов. Но теперь лицо его, с тонкими аристократичными чертами, отмеченное печатью аскетизма и надменности, будет по-детски расслабленным и счастливым. Там, во сне, он живет жизнью, которой никогда не живет наяву.. а может быть, той, которой жил несколько сотен лет назад. Там горят яркие свечи в тяжелых канделябрах, кружатся в сложных фигурах танца дамы в высоких напудренных париках, нарумяненные юноши в пышных кружевных воротниках декламируют друг другу сочиненные оды во славу своих дам, скачут богато украшенные экипажи, в которых запряжены лошади, чья сбруя стоит дороже дома крестьянина. Там он кружится в танцах до самого утра, а поздним днем просыпается в своей постели, и дворецкий приносит ему письма в надушенных конвертах, приглашения и визитки. Там он почти что счастлив. А компьютер еле слышно гудит, убаюкивая его, и изредка мерцает зелеными и оранжевыми лампочками модема. По экрану бегут бесчисленные строки - черное на белом, прерываемое иногда зеленым и красным, пишутся бесчисленные логи и сыпятся письма со всего мира - письма, которые приносит программка с изображением летучей мыши. Письма, которые уже не принесет, покашливая от застарелой простуды, дворецкий в камзоле. Аллен спит, и во сне ему вдруг видится, как он выходит в ночь, исхлестанную струями дождя, на поиски добычи, и его дотоле безмятежное лицо искажает нечеловеческая гримаса - не злая, не азартная. Просто лицо хищника, вышедшего на охоту. И охота успешна, и он, торопясь, идет вниз по улице к своему жилищу, но навстречу ему с нереальной скоростью встает огромное багровое солнце. Солнце-враг, солнце-убийца, под чьими лучами его плоть распадается и гниет, и оставляет от него только наполовину разложившееся тело старика. Но этот сон-предупреждение не пугает его. Это просто напоминание - о том, что как бы ни была хороша ночь, всегда нужно вернуться до рассвета.